— Вот-вот, — согласился Биргер. — Расскажи, кстати, подробнее, что там произошло с тобой, и откуда сирин взялся?

Санька поведала в подробностях. Про прибытие в Гронну, про встречу, про гостиницу и само заседание, про ночные визиты и зачарованных коллег, про то, как познакомилась с другими лешими, про их поспешный сговор и про попытку удалиться мирно. Про вечерний сбор и нападение министерских, про Шанью, Рами, полуэльфийку, имени которой так и не узнала, про близнецов, про Джека и про бобовый стебель. Про неудачный побег — как у всех получилось, а у нее, Саньки, так ловко не вышло, и поэтому пришлось спрятаться в экипаже. Про апартаменты, где куда ни кинь — всюду клин. Про спасительный сад на крыше и про маму Глазунчика…

— Так все и было, — закончила она, наконец. — А еще я подслушала разговор министра с его приспешниками. Там фигурировали имена тиранийских богатеев, желающих, как я поняла, прибрать лес к рукам. Лундц и Миртель…

— Кирбины… Вот проклятье! — Маг стиснул зубы, и во взгляде его промелькнула ярость.

— Ты их знаешь?

— Знаю я этих… — Он густо выдохнул, заставляя себя успокоиться. — Аристократы из правящей верхушки Тирании, тайно взявшие под крыло преступников страны. Они прикормили целую армию наемников, и им никто не указ. А теперь, выходит, и министр с ними в сговоре. Что ж, ожидаемо. И почему я сразу не догадался?

— Это что-то изменило бы? — спросила Санька.

— Нет. — Биргер задумался. — Хотя надежд на хороший исход сразу стало бы в разы меньше.

— Эти Кирбины такие ужасные?

— Да. От своего не отступятся.

Санька ощутила, как в груди поднимается горячая волна ярости. И протеста. И решимость переполнила. И за спиной будто огненные крылья распускаются. Как у ангела возмездия.

— Я теперь тоже от своего не отступлюсь. Другие лешие… — вспомнила она. — Мне нужно связаться с ними.

— Сначала передохни немного. Восстанови силы, — предложил маг. — Ты вся горишь.

— Это… Это от волнения… — Санька и сама почувствовала, что по щекам и груди будто течет жидкое пламя. И дыхание горячо, как во время сильной простуды. — Что со мной?

Ладонь мага бережна легла на Санькин лоб.

— Магия, что спала в тебе, просыпается. Во взрослом возрасте этот процесс может быть довольно болезненным.

Лешая расстроилась:

— Ну вот. Еще этого не хватало! Мне нельзя болеть… Как я…

— Не волнуйся, — успокоил Биргер. — Ты не одна. Ты не должна всегда быть на ногах и в боевой готовности. Ты можешь сейчас просто лечь обратно в кровать и позволить себе немного отдохнуть. — Теплая ладонь снялась с разгоряченного лба и накрыла Санькину руку. — Отдыхай, я принесу тебе еще отвара.

— Лучше я в купель пойду, — запротестовала Санька. — Полежу там немного, сил наберусь и заживлю синяки. — Она оглядела свое плечо. Рукава платья были изодраны в клочья. По коже, там, где птица сжимала мощные лапы, шли синие полосы. — Надо будет переодеться. Платье, наверное, не починить…

Маг проводил ее до купели, подождал, отвернувшись, пока она разденется и погрузится в воду. Принес одежду на смену, положил стопкой рядом.

— Позови, если вдруг плохо станет.

— Ага.

Санька прикрыла глаза, позволив себе расслабиться. Она уже знала, что в целебной воде утонуть нельзя, если, например, неожиданно заснешь. Вода вытолкнет — не позволит захлебнуться.

Лес дурманил запахами смол, мхов, хвои и подсушенных листьев, принесенных откуда-то ветром. Вода обезболила и согрела. Сон сморил моментально. Вернул Саньку в уже знакомый, закольцованный во времени эпизод. Снова «секретик» и снова голос.

Той девочки…

В этот раз Санька собралась с мыслями и твердо заявила собственному подсознанию: «Это не просто сон. Это важное воспоминание. Мне нужны детали. Я хочу вспомнить».

И девочка из сна говорит:

— Наш секрет… — И кладет что-то в Санькины руки.

— Для чего это? — звучит своевременный вопрос.

— Чтобы мы с тобой…

Сон стремительно тает, истончается. Девочкино лицо так и остается нерассмотренным, туманным, размытым… Санька отчаянно оглядывается по сторонам, пытаясь запомнить детали. Мир вокруг рушится, рассыпается на пиксели. Выглядывает из-за зеленой дымки удивленная физиономия единорога…

Единорог?

Откуда…

Санька из последних сил цепляется за сон. Мелькает перед глазами волчий хвост. Лесная тропа бросается под ноги, и падает на плечи могучая древесная тень. Дерево за спиной закрывает небо.

А потом откуда ни возьмись появляется мачехина такса, и они с волком несутся по мхам, дурашливо подпрыгивая и шутливо покусывая друг друга за хвосты.

— Санечка…

Она очнулась в холодном поту. Выбралась из купели, вытерлась насухо, оделась — в любимом камуфляжном костюме сразу стало уютно. Биргер еще и плед притащил. Вот спасибо! Санька укуталась и побрела на терраску досыхать. Там ждала Альбинка со скрипкой в руках.

— Ма-а-ам, ты как? Отдохнула? Слушай, я разучила песню новую.

Дочка взялась за смычок и принялась пиликать незамысловатую мелодию.

— Откуда у тебя новые ноты? — рассеянно пробормотала Санька, потирая пальцем висок.

— Дядя Биргер ее Мирабелле пел, а я потом подобрала. Сама! — похвасталась девочка и зажмурилась в ожидании похвалы.

— Ты у меня умница, — улыбнулась Санька. — Сыграй еще разок. Мне очень понравилось.

— Хорошо. — Альбинка вскинула смычок. Перед тем, как начать играть, поинтересовалась. — Мам, а когда мы тут будем в музыкалку ходить?

Санька ответила честно:

— Пока не знаю, но мы обязательно решим этот вопрос.

Альбинка снова взмахнула смычком и снова остановилась.

— Мам, знаешь что…

— Что? — встревожилась Санька.

— Глазунчик со своей мамой в лес не пошел. Она его звала-звала, а он не пошел. Его мама была такая грустная. Мне кажется теперь, что я виновата перед ней…

— Ну что ты… — Санька села на ступени, привлекла к себе дочку, обняла крепко и поцеловала в макушку. — Что ты, Аль. Она тебе очень благодарна. Ты ведь спасла ее ребенка и позаботилась о нем.

— Но он не пошел.

— А то, что не пошел… Твой питомец ведь птичка, а птички, Аль, они такие. Привязываются к тому, кто их растит и кормит, и ничего не могут с собой поделать. — Альбинкины глаза от этих слов моментально повлажнели. Санька сообразила, что разговор пошел куда-то не в ту сторону. Пришлось исправляться на ходу. — С другой стороны, он не просто птичка. Он волшебный, особенный. Говорить вон умеет. Он еще сообразит, что к чему, и маму свою вспомнит.

Альбинка просияла:

— Правда?

— Правда.

— А знаешь что, мам. Я придумала! Пусть его мама живет у нас? На той елке? Она ведь в дом не влезет, — вдохновленная внезапной мыслью, выпалила