Боцмана расслабило Военного, отвечая на вопрос, он почти оправдывался, давал понять, что извиняется за неуместное восклицание. Военный видел перед собой досадное, но неопасное препятствие и… Так и не узнал, что имеет дело с профессионалом.

Потому что в тот самый момент, когда он договаривал: «Из Шикадури…» – в его бугристую голубоватую голову влетела разрывная пуля.

* * *

Выстрелы. Выстрелы. Выстрелы.

На таком расстоянии о точности стрельбы можно было не беспокоиться – каждая пуля летела в цель – и значение имела только скорострельность. А с этим всё было в порядке – Боцман приказал взять многозарядные полуавтоматические пистолеты, и подбежавшие к фургону наёмники патронов не пожалели, изрешетив всех оказавшихся внутри фага. А вот с машиной сопровождения легко не получилось. Подойти к ней сразу «серифы» не могли – правила требовали, чтобы к преграде автомобили подъезжали по очереди. У сидевших в ней фага было два варианта действий: резко сдать назад и уехать или попытаться выручить товарищей. И к своей чести, фага выбрали второй путь: выскочили из машины и открыли по наёмникам ураганный огонь. А поскольку у них, в отличие от людей Боцмана, были дробовики, ситуация могла измениться не в пользу наёмников – гулкие выстрелы заставили их отступить от разгромленного фургона.

И засевший в кустах Занди понял, что пришло его время – нельзя позволить фага добраться до машины с Бабарским. Просто нельзя.

Нельзя, и всё.

И сделать нужно всё. Всё, что нужно.

Юноша поднял пистолет, навёл его на ближайшего фага, тихонько выдохнул, как учил Боцман, и мягко надавил на спусковой крючок. И вскрикнул, удивившись отдаче, которая почти вырвала оружие из его руки. И снова вскрикнул, удивившись тому, что выбранный фага валится на землю. И похолодел, потому что второй фага направил дробовик на кусты…

Но в следующий момент Боцман загнал две пули ему в грудь.

И больше Занди ничего не помнил. Нет, только удивился тому, что извлечённый из фургона Бабарский оказался в стельку пьян.

Удивился, но не вскрикнул.

* * *

Учитывая возникший ажиотаж, прибытие Акселя Крачина на Траймонго было обставлено весьма торжественно.

«Пытливый амуш» совершил парадный облёт столицы Стремления Харо, после чего завис над дворцом Харо – здания траймонгорцы возводили красивые, а вот с названиями особенно не заморачивались – снизился до высоты «корзины грешника», на которой Аксель и спустился на землю. На большую лужайку дворцового парка, на которой выстроилась рота почётного караула – разряженные в цвета Харо гвардейцы и оркестр, который заиграл в тот самый момент, когда «корзина» пришла в движение, и не останавливался до тех пор, пока Аксель не ступил на траву. Так что первыми звуками, услышанными Крачиным на Траймонго, стала бравурная, согласно официальной версии – героическая, какофония местного гимна.

Впрочем, Акселю доводилось проходить и не через такие испытания.

Он остановился у «корзины», вежливо дослушал гимн, правда, невнимательно, одёрнул рукав капитан-лейтенантского парадного мундира – не постеснялся надеть, поскольку на Траймонго вряд ли разбирались в знаках различия Астрологического флота, подошёл к ожидающим его сенаторам, вытянулся по стойке «смирно» и с достоинством представился:

– Аксель Крачин, капитан исследовательского рейдера «Пытливый амуш», Астрологический флот, Герметикон.

Помимо сенаторов, их свиты и военных на лужайке присутствовали несколько репортёров, которые торопливо зачеркали в блокнотах. А стоящий справа церемониймейстер громко объявил:

– Почтенный и почитаемый Габрис Тичи, сенатор Харо. – Хозяин дворца важно кивнул.

– Почтенный и почитаемый Наамар Киза, сенатор Фага. – Наамар своё приветствие едва обозначил.

– Мы рады приветствовать вас на Траймонго, капитан, – на правах хозяина, продолжил встречу Габрис. – Не хотите ли обратиться к народу?

Сенаторы не планировали затягивать официальную часть: и Наамару, и Габрису нетерпелось начать переговоры за закрытыми дверями.

– С радостью. – Крачину не доставляло удовольствия торчать на поляне, чувствуя на себе любопытные взгляды десятков аборигенов и «всего Траймонго», поэтому он чуть повернулся к журналистам и громко произнёс: – Уважаемые траймонгорцы! Я, капитан Аксель Крачин, приветствую вас от лица всего Герметикона, от множества планет, населённых людьми, от лица ваших братьев и ваших предков. Я рад сообщить, что больше вы не одни, что ваш мир стал намного больше, чем одна планета. Я пришёл сообщить, что вам открылись звёзды. Добро пожаловать домой, Траймонго. Добро пожаловать в огромную семью человечества.

И никто не подумал, что текст несчастный Аксель зубрил весь последний час под строгим надзором Киры и Дорофеева.

– Вот и хорошо. – Краткость торжественной речи Наамара весьма порадовала. – А теперь давайте пройдём за стол, так сказать, переговоров.

Под звуки гимна, который звучал до тех пор, пока высокие стороны не скрылись во дворце. А едва дверь за ними закрылась, Наамар быстро спросил:

– Тоже не любите официальщину?

– Терпеть не могу, – не стал скрывать Крачин. – Я разведчик, а не политик, моё дело – исследовать.

– Много раз приходилось вступать в контакт?

– Вы у меня вторые, – добродушно соврал Аксель, следуя за церемониймейстером по коридору. – Но я впервые открываю планету в чине капитана.

– Немного, – оценил Габрис.

– Я не единственный капитан Астрологического флота. А Герметикон очень велик.

– Насколько велик?

– Около сотни планет.

– Ого!

– Населённых?

– По-разному населённых, – не стал скрывать Крачин. – Некоторые почти пустые, а есть битком набитые. Зависит от того, как давно их заселили.

Они прошли в небольшой, но богато украшенный Белый зал и расположились за круглым столом. Несколько секунд смотрели друг на друга, а затем из зала, повинуясь повелительному взгляду Габриса, вышли все посторонние, то есть – вообще все, оставив сенаторов наедине с капитаном, и Наамар неожиданно спросил:

– Не опасаетесь являться на переговоры лично?

– Таков протокол действий при обнаружении населённой планеты, – спокойно ответил Крачин. И удивлённо приподнял брови: – Я должен чего-то опасаться?

– Нет, конечно, я просто спросил. Мы ведь тоже люди и чтим закон: парламентёр неприкосновенен.

– Мы разве воюем?

Сенаторы переглянулись, и Габрис, сообразив, что сенатор Фага завёл разговор не туда, быстро сменил тему:

– Мы верили… хотя… давно перестали верить, если честно, однако некоторые продолжали верить, что нас отыщут.

– Мы не так давно вернулись к межпланетным перелётам, – не стал скрывать Крачин. – И двигаемся постепенно.

– Мы так далеко от Ожерелья?

– Изрядно. – Аксель помолчал. – Я правильно понимаю, что вы переселились на Траймонго во время Белого Мора?

– Трудно было не догадаться, – очень спокойно ответил Наамар, в упор глядя на Крачина. Но старался фага напрасно, Аксель взгляд выдержал. – Только мы не переселились – нас изгнали.

– Эпоха Белого Мора переполнена страданиями, – тихо добавил Габрис.

– Говорят, страданий не будет в Эпоху Всеобщего Благоденствия, но никто не знает, когда она наступит, – в тон сенаторам