паразит. – Дама была благосклонна?

Анри показал ему кулак.

- Что тут у нас?

- Да ничего не изменилось, пока ты где-то там ходил.

- И ещё уйду, вечером, в сумерках. Приглядишь?

- Само собой, - кивнул друг. – Северин не признался, куда ты ходил. Скажи, она хотя бы человек? Или… как говорит маркиза – зверь лесной, чудо морское?

Что они вообще знают о той, что сейчас называет себя маркизой дю Трамбле? Да ничего. Но наверное, она человек.

- Маг она, - проворчал Анри, показывая, что на том разговор окончен.

- И то ладно, что не простец. Само собой, иди, куда надо. Но будь на связи, и если что не так – мы тебя мигом вытащим.

- Да не придётся, - он уже был там не раз, и всё с ним было хорошо.

Правда, столь недвусмысленно его ещё ни разу не приглашали.

Разум твердил, что нужно поговорить – просто не среди заснеженного леса. А всё прочее – что говорить не нужно вообще, зачем? Нужно взять за руку, поцеловать, и…

И как пойдёт. Цепь с камнем повесить на шею, шкатулку зачаровать и снова спрятать, обойти крепость и проверить – убедиться, что всё в порядке.

- Ты куда собрался? – спросил заспанный Асканио, он, кажется, только поднялся после вчерашнего празднества.

- Вниз, - пожал плечами Анри как можно более непринуждённо.

Нет, с ним не нужно. Да, у него дело, важное дело. Очень важное, самое важное, какое тут только можно сейчас вообразить.

- Северин, проводишь меня, и можешь быть свободен, я позову.

- А куда проводить? – осторожно спросил Северин.

- В дом маркизы.

- А остаться можно? Я дождусь.

И что-то такое мелькнуло во взгляде мальчишки, что Анри рассмеялся.

- Дожидайся. Признайся, прикормили, так?

Тот только расплылся в улыбке и кивнул. Протянул руку, и они сделали этот шаг – один шаг до дома маркизы. Эжени.

- Доброго вам вечера, маркиза.

Поклониться, поймать взгляд тёмных глаз. Его ждут, ему рады, это замечательно.

42. Миг сомнения

Я вернулась домой, сбросила шубу с унтами, села на лавку… и подвисла.

Всё хорошо, так ведь?

Наш господин генерал прямо расцвёл, как услышал, что я – не Женевьев. Значит, всё правильно. Ему единственному эта информация важна, значит – пусть знает.

Но есть ещё один человек, который… которая. Которая бросила всё и потащилась на край света ради этой самой Женевьев. Я искренне не понимала, как лучше для Марьюшки в нынешней ситуации – знать или не знать. И что она подумает про эту самую Женевьев, которая вдруг решила уединиться с господином генералом – после неземной-то любви к королю, ага.

И ещё момент. Мне, конечно, было море по колено – и вчера ночью, и сегодня с утра. И в итоге я что сделала? Пригласила к себе мужчину? В самом деле?

Женя, ты рехнулась. Ты забыла уже, как это – когда с мужчиной. Когда не только приготовь еду, положи в тарелку, ответь на вопросы по работе и не слишком забивай эфир тем, что у тебя на душе. Здесь мужчины вообще умеют ли разговаривать и слушать? Или только между собой? Дома-то не все умеют, а те, кто умеет, нередко не умеет больше ничего. А здесь, где женщина чуть отличается от имущества? Ладно, господин генерал у нас не деревенский, но всё равно. Он восхищает, конечно, с ним хочется… что? Идти до конца?

А как идти-то, я ж зачухана до крайности. Это вчера была такая броня – придворное платье именно броня, в нём вроде ты уже и не ты, на тебе столько странной одежды, что не важно уже, кто там внутри. И сверху парик, и на лице тоже изображено что-то… странное. А если вот прямо совсем принимать гостя, то… без придворного платья. Без брони. И сразу станет понятно, что… куда мне до Женевьев, в общем. Она, наверное, даже после тюрьмы была живее, чем я сейчас. И до того следила за собой, и всякими магическими средствами для ухода пользовалась. А я… а мне дома давно уже было некогда, я даже на маникюр забила, что, впрочем, обернулось к лучшему, потому что здесь пришлось бы неведомыми путями спиливать отрастающий гель-лак. Да и вообще здесь было ни до чего. Умылась, в баню сходила, переоделась в чистое исподнее – и хорошо.

Что мы имеем? Тело у меня хотя бы не расплывшееся, и за то спасибо всем высшим силам. Я скорее тощая, чем полная, и меня это радует. Конечно, кожа – какой может быть в моём возрасте, такая и есть. Волосы наполовину тёмные, наполовину седые, со светлыми кончиками, и давно не крашеные – потому что чем их здесь красить? И непонятной длины. Конечно, у Женевьев тоже были непонятной длины, после парика и тюрьмы, так что совпадает. Лицо… накрасить бы, но – как я привыкла. Без румян, белил и всего этого, чем ловко умеет пользоваться Марьюшка.

Я сидела и искренне не понимала, что делать. Мне сейчас с собой, и потом ещё с мужчиной, когда он придёт. Он и так некоторым образом нерешительный, а увидит, какова я на деле – так и вовсе сбежит. Позовёт Северина и сбежит…

- Госпожа Женевьев, вы что тут застряли?

Марьюшка смотрела решительно.

- Что-то надо, да? – я совершенно не понимала, что там ещё происходит.

Гости явились? Так вроде бы рано ещё, день белый.

Она вошла и прикрыла за собой дверь.

- Куда вы ходили? К нему, что ли?

- К…нему? – да-да, домашние-то мои, наверное, всё равно что спектакль смотрят!

- Ну не полковнику же вы тут вчера в любви стихами объяснялись, и не этому рыжему выскочке! К его высочеству, конечно же.

Э… что? К его… высочеству?

И тут у меня в мозгу щёлкнуло, и кирпичик встал на место. «Его в последние годы чаще звали генералом Монтадором, нежели принцем Роганом». Брат короля, брат любимого мужчины Женевьев. И вот почему он меня поначалу подгрызал. И почему выдохнул и едва ли не перекрестился, когда я сказала, что я – не Женевьев.

Так, а он-то что тут делает? Не за мной же смотрит, то есть – за Женевьев?

Вот к чему было упоминание о брате. И вот почему его корёжило-то, потому что это ж маркиза дю Трамбле, разлучница проклятая, которая испортила его брату