оправдывал его на абсурдно безнравственных основаниях: все ханаанеи-де были грешниками, так что они заслуживали истребления. Более того, им стоило всего лишь отдать свою землю завоевателям “из Израиля” (так!), и жизни их были бы спасены.

После внимательного изучения библейского текста я пришел к пониманию, что основное повеление Бога народу Израиля было не о том, чтобы истребить ханаанеев, а о том, чтобы изгнать их с тех земель. Земель, что имели (и до сих пор имеют!) первостепенное значение для древних ближневосточных народов. Племенные царства ханаанеев, занимавшие эти земли, подлежали уничтожению как национальные государства, а не частные лица. Бог рассудил, что эти племена, к тому времени совершенно развращенные, должны быть лишены земли. Ханаан был отдан Израилю, которому Бог указал путь из Египта. Если бы племена ханаанеев при виде израильского войска попросту пустились в бегство, никто бы и не пострадал[87].

То есть ханаанеи сами виноваты: они получили по заслугам – Бог хотел на их земле устроить Lebensraum[88] своему народу-любимчику, а ханаанеи попросту отказались собраться и покинуть свои дома по доброй воле. Крейг оправдывал даже истребление детей – они ведь все равно попадут в рай.

В моей статье в “Гардиан” мимоходом упоминается и тактика “пустого стула” (заранее как следует разрекламированная):

Образец самонадеянного запугивания: теперь Крейг предлагает поставить на сцене в Оксфорде пустой стул, обозначающий мое отсутствие. Способ нажиться на чужом имени, пробравшись на ту же сцену, – далеко не нов. Но как следует расценивать попытку обратить мою “неявку” в саморекламный трюк? Скажу для ясности, что в тот вечер, когда Крейг предлагает провести со мной заочные дебаты, я не появлюсь не только в Оксфорде. Вы также не увидите меня в Кембридже, Ливерпуле, Бирмингеме, Манчестере, Эдинбурге, Глазго и, если время позволит, Бристоле[89].

Крейг испытывал особое участие к несчастным “израильским” солдатам, вынужденным исполнить неприятный долг и уничтожить всех ханаанских женщин и детей. Кстати говоря, маневр с пустым стулом с тех пор получил название “иствудинга”: им воспользовался актер и режиссер Клинт Иствуд в нелепом выступлении против президента Обамы во время избирательной кампании 2012 года.

Однако мое возражение против “двух стульев” не относится к настоящим, заслуженным ученым-богословам. С ними я рад вести дебаты (предпочитаю называть их публичными беседами) и вел их с двумя архиепископами Кентерберийскими, архиепископом Йоркским, несколькими епископами, кардиналом и двумя главными раввинами Великобритании. Почти всегда это были мирные и цивилизованные встречи. Например, в 1993 году в Королевском обществе я выступал в паре с известным космологом, сэром Германом Бонди, против Хью Монте – фиоре, бывшего епископа Бирмингемского, и Расселла Стэннарда, христианина, физика и автора прекрасной серии книг

“Дядя Альберт”, в которых излагается современная физика для детей. Стэннард писал об этой встрече:

Как только организаторы представили нас друг другу, Докинз заговорил о том, как ему нравятся мои книги “Дядя Альберт”. Они ему понравились! Я тут же подумал, что с человеком, которому понравились книги “Дядя Альберт”, не может быть все так уж плохо.

Минутку. Может, это хитрый прием, чтобы создать у меня ложное ощущение безопасности? <… > Как оказалось, я зря волновался. Дебаты прошли в конструктивном и вежливом тоне. <… > Нельзя сказать, что в них не было напряжения. Вовсе не так. Были и оживленные пикировки, и непримиримые разногласия по разным вопросам. Но не было желчности, не было дешевого набивания очков.

Дебаты прошли столь по-доброму, что после участники отправились в ресторан и с удовольствием ужинали вместе. Я сидел рядом с Докинзом и наслаждался его обществом[90].

Я четырежды встречался с Роуэном Уильямсом, бывшим архиепископом Кентерберийским, который недавно отошел от дел: это один из самых приятных людей, что мне доводилось встречать, – с ним практически невозможно спорить, так он мил. И он столь любезен и умен (в буквальном смысле слова “интеллект”, intellego — “я понимаю”), что он умудряется заканчивать за вами предложения, даже те – в силу моего их понимания, – которые звучат сокрушительно для его точки зрения, а у него нет готового ответа! Я впервые отметил это его располагающее свойство, когда брал у него интервью для одной из документальных передач на Четвертом канале. Позже он пригласил нас с Лаллой на чудесный прием в Ламбетском дворце (подозреваю, дело было главным образом в Лалле: его сын Пип был поклонником ее персонажа в “Докторе Кто”). Несколько лет спустя мы провели “дебаты” в Шелдонском театре, пусть и чересчур разрекламированные. Мне хотелось, чтобы это была дружеская беседа без председателя: мне кажется (см. ниже), что председатели часто мешают дискуссии, – так и оказалось в этом случае. После мы с архиепископом ужинали вместе, и я, опять же, был рад его обществу.

В последний раз мы встретились, выступая с противоборствующих сторон в дебатах Кембриджского дискуссионного клуба. Доктор Уильямс тогда уже оставил архиепископство и занял пост ректора колледжа Модлин и за ужином рассказывал мне о беспримесной радости, с которой просыпался каждое утро, вспоминая: “Я больше не архиепископ Кентерберийский!” Когда дошло до самих дебатов, его сторона одержала верх, и многие приписывали ему основную заслугу. Он и вправду произнес достойную речь, но по реакции публики было очевидно, что настоящим победителем стал последний выступавший на его стороне, харизматичный журналист Дуглас Мюррей. Мюррей заявлял, что он атеист, но считал – и это было, по сути, его единственной мыслью, – что религия полезна людям и без нее они были бы несчастны. Не могу себе представить, чтобы Роуэн Уильямс выступал так покровительственно-свысока, но удивительным образом[91] кембриджская публика на это попалась.

Кажется, из всех бесед с богословами больше всего раскрывает мое интервью с иезуитским священником отцом Джорджем Койном, некогда директором Ватиканской обсерватории. Мы сняли это интервью для той же передачи на Четвертом канале, что интервью с архиепископом Уильямсом. К сожалению, режиссер счел, что на оба интервью времени не хватит, и вырезал эпизод с преподобным Койном.

Профессиональный астроном, ученый до мозга костей, Койн на протяжении всего интервью говорил как образованный атеист. “Бог – не объяснение, – говорил он. – Если бы я искал Бога как объяснение, <… > я бы скорее всего был атеистом”. На что я, конечно же, ответил, что именно поэтому я атеист. Если действительно есть всемогущий Бог-творец, как он может не быть объяснением сущего? Или если он ничего не объясняет, что же он такого делает, что заслуживает поклонения?

Также преподобный Койн жизнерадостно соглашался, что