– Вроде там что-то с прочтением? – Я прищурился в ответ.

– Верно, – улыбнулся тот, – первые поселенцы Купола не умели читать язык Древних или же читали с большим трудом. Одними из первых известных сиблингов были именно сиблинги Овна, так как могли определять любые артефакты. И когда стали переводить тексты Древних, взяли более легкое в произношении слово. А на древнем диалекте сионитов «фауда» означает «хаос»… Вы же сиблинг именно Фуада… Сочетание ума и сердца!

– Ваша проницательность делает вам честь, – я бросил на него пристальный взгляд, – вы же тоже сибинг, кажется, Самии?

– Я стараюсь не выносить этот факт на обсуждение, но вы правы, – он ответил мне тем же, – вы же понимаете, что на некоторых это действует негативно. Однако мы понимаем, что важен сам человек, а не его происхождение.

– Совершенно с вами согласен, – кивнул я, подумав, что он испытывает мою смиренность.

– Так вот, – продолжил отец Готлиб, на вид ему было лет тридцать – тридцать пять, в уголках глаз залегли лучики морщин, – вы спросили о людях, которые, возможно, ошибались, но это не означает, что познание наследия предков – грешно. К примеру, динамитной шашкой можно пробить тоннель в скале, а можно убить человека… как вы считаете?

– Здесь сложно спорить, – согласился я, слегка насторожившись: что-то часто я начал слышать это словосочетание о «наследии предков», – просто у некоторых высокопоставленных граждан возникли обоснованные подозрения насчет того, во благо или во вред стали использовать тот самый динамит. В воздухе нарастают тревожные настроения, грозящие нарушить равновесие в обществе. Вот я и пытаюсь пролить свет на этот трудный вопрос…

– Хорошо, – кивнул Готлиб, – я сведу вас с одним человеком, и он может что-то пояснить вам… поймите меня правильно – репутация общины создавалась годами… просто жандармерия – это правильные люди. Которые стараются хоть как-то структурировать общество. Надеюсь, мы с вами на одной стороне.

– По меньшей мере я тоже хочу, чтоб вокруг было спокойствие, – согласился я, – и не за чей-то отдельный счет.

– Заг, вам знакомо понятие «тайна исповеди»? – Готлиб посмотрел на меня со значением.

– Допустим. – Я нахмурился. – Вы это к чему?

– Просто напоминаю, – мягко улыбнулся отец Готлиб, – что узнанное вами в этих стенах не должно быть достоянием общественности, вы же понимаете?

– Решаю, конечно же, не я. – Готлиб был мне симпатичен хотя бы этой маниакальной заботой об общине и этим «понимаете» трогательно веселил. – Но я сделаю все возможное, отец Готлиб, чтобы ваша община никак не пострадала, и без особой нужды ничего говорить не стану, если только это не поставит меня в противоречие с законом.

– Храни вас Зодиак, – Готлиб вновь слегка поклонился, – подождите несколько минут.

И он двинулся дальше по дорожке, выложенной желтым кирпичом.

Создавалось у меня впечатление, несмотря на то, что все вроде правильно, словно какой-то инструмент джаз-банда фальшивит – я спокойно прихожу по наводке разведки, и меня принимают с распростертыми объятиями.

С другой стороны, я теперь под патронажем старшего комиссара – может, это отпугивает от меня ненужных? Еще совсем недавно я не успевал лишний раз вздохнуть без выстрела в мою сторону или еще каких-то подобных проблем…

Я не успел тщательно проанализировать наш разговор с Зеленским из-за Ганса. Было в этом задании тоже нечто, что слегка натирало мой мозг. Как разношенные, не по размеру ботинки.

Я мысленно усмехнулся, представив мозги в ботинках…

Да и Хиус с ними! Накручиваю я себя… Вон – Юн сказал, что не может связаться с предсказательницей – а у нее все нормально, на первый взгляд.

Чтобы отвлечься, я начал разглядывать симпатичную стройную монашку, которая выкатила на дорожку инвалидное кресло с пожилым джентльменом в полосатой пижаме.

Ее фигура была закрыта длинной рясой почти до пят, но настолько хорошо облегающей, что я невольно залюбовался.

– Мистер Заг? – раздался юношеский голос.

Я нехотя оторвал взгляд от красивой монашки и уперся в прыщавое лицо парня лет восемнадцати в такой же рясе, только сравнивать не хотелось.

– Да, сэр, – сухо кивнул я.

– Отец Готлиб велел мне проводить вас. – Он часто заморгал влажными серо-голубыми глазами, отчего его губы исполнили матросский танец «качка».

– Ступай же, проводник судеб! – сказал я пафосно, простерев руку куда-то выше его затылка.

Тот недоуменно покосился на меня и, неуверенно повернувшись, пошел по дорожке, словно голубь, кивая головой, наверное, каким-то своим множественным мыслям.

Мы пересекли сад или внутренний двор и возле ярко побеленного сарая, крытого глазированной черепицей, повернули направо. Сад заканчивался кирпичной стеной, в которой, тем не менее, имелись узкие окна: судя по дефициту места в общине, стены являли собой узкие жилые постройки по периметру.

Неожиданно мой провожатый стал резко уменьшаться в высоту, и я обратил внимание, что между кирпичной стеной и шеренгой замшелых камней притаилась лестница, ведущая вниз, по всей вероятности, в подвальные помещения.

Мы спустились по каменным ступеням, и «голубь» отпер ключом из крупной связки массивную дверь, окованную железом.

Мы проследовали в темный коридор, в конце которого тускло светила керосиновая лампа. Пахну́ло сыростью и затхлым воздухом. Мы прошли по прямой, но, не доходя до освещенного лампой тупика, свернули налево.

Оказавшись во мраке коридора, я стал ориентироваться только на шорох шагов моего поводыря.

В какой-то момент я понял, что поводырь остановился и постучал по деревянной поверхности: два раза с паузой и три – без. В ответ стукнули ровно наоборот – три быстрых и два с паузой. Мой затылок привычно кольнуло сотней маленьких иголочек: арты тут есть.

Лязгнула связка ключей, и не успели мои глаза привыкнуть к мраку подземелья, в лицо ударил яркий свет, и скрипнули петли двери.

– Прошу вас, мистер Заг. – Парень распахнул дверь и сделал приглашающий жест, словно это он был тут хозяином.

Когда я приоткрыл зажмуренные веки, моему взгляду явилась следующая картина: комната с кирпичными белеными стенами. На полу лежала серо-голубая, дорогущая шкура йети, привезенная явно из-за границы Купола.

По углам комнаты висели четыре артефактных светильника, освещая комнату колышущимся оранжевым неярким светом, будто старинные факелы.

На кирпичной стене напротив висела оконная рама, внутри которой находилась картина с ярким солнечным морским пейзажем и горой, поросшей лесом, на первом плане.

Слева стояла пыльная тахта, укрытая тканым покрывалом, справа – деревянный шкаф-стеллаж, на полках которого была навалена куча всякой всячины от кучки медных сантимов до каких-то стеклянных пузырьков с разноцветными жидкостями и стопками разнокалиберных книг.