— Что это, мать твою, такое?

Мой взгляд естественным образом падает на листок в его руках, но я понятия не имею, что там.

— О чем ты? — нервно спрашиваю я.

Он швыряет листки в пространство между нами.

— Ты собиралась убить нашего ребенка? — говорит он очень спокойно.

Земля уходит у меня из-под ног, и я чувствую себя так, словно свободно падаю в черную дыру. Я не могу встретиться с ним взглядом. Глаза жгут горячие слезы, пока я обвожу каждый квадратный дюйм пола у его ног. Мозг меня подводит, но даже если бы он дал мне немного вдохновения и наполнил рот правильными словами, я бы солгала, и он бы узнал.

— Отвечай! — рычит он, и я подпрыгиваю, но все еще не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.

Мне ужасно стыдно, и, проведя последние несколько дней с Джесси и увидев, насколько он по-настоящему счастлив, насколько заботлив и внимателен, чувство вины только усиливается. Я думала о том, чтобы прервать беременность. О том, чтобы избавиться от ребенка. Его ребенка. Нашего ребенка. Мне нет прощения.

— Ава, ради всего святого!

Прежде чем успеваю даже подумать о том, чтобы попытаться подыскать какие-либо слова, он хватает меня за руки и наклоняется, чтобы его лицо оказалось в поле моего зрения. Но я все еще уклоняюсь от взгляда зеленых глаз, не находя в себе сил открыто посмотреть ему в лицо, зная, что там увижу. Презрение… отвращение… неверие.

— Проклятье, посмотри на меня.

Я слабо качаю головой, как жалкая трусиха, коей и являюсь. Он заслуживает объяснения, но я не знаю, с чего начать. Разум полностью отключился, будто я защищаюсь от неизбежного, что Джесси слетит с катушек. Он уже почти достиг этого состояния.

Мою челюсть резко сжимают и приподнимают, так что я вынуждена посмотреть на него. Мой взор затуманен из-за непролитых слез, но я со стопроцентной ясностью вижу боль на его лице.

— Прости меня, — всхлипываю я. Это единственные слова, что приходят на ум. Единственное, что я должна сказать. Попросить прощения за то, что у меня возникли такие ужасные мысли.

Его лицо сникает на глазах, еще больше разжигая чувство вины.

— Ты разбила мне гребаное сердце, Ава.

Отпустив меня, он скрывается в гардеробной, а я остаюсь, трясясь всем телом. Дурнота отступает, ей на смену приходит разрывающий душу стыд. Внезапно, я чувствую отвращение к себе, так что у меня есть очень хорошее представление о том, что Джесси думает обо мне.

Он появляется с охапкой одежды, но не запихивает ее в сумку и не идет в ванную, чтобы взять что-нибудь еще. Просто выходит, все еще в одних беговых шортах. У меня перехватило горло, так что я даже не могу крикнуть, чтобы он остался. Парализовано стою на месте, не имея возможности пошевелиться, только моргаю, по щекам льются безжалостные слезы. Затем слышу, как хлопает входная дверь, и, рухнув кучей на пол, тихо рыдаю.

— Ава, дорогая? — нежный, теплый голос Кэти едва слышен сквозь мое затрудненное дыхание. — Ава, боже мой, что случилось?

Совершенно очевидно, что у меня не очередной приступ утренней тошноты, и Кэти, по всей видимости, слышала, как Джесси на меня орал.

Ее мягкое тело прижимается ко мне, и я инстинктивно льну к ней, обнимая за талию.

— Ох, дорогая. — Она начинает нежно укачивать меня, успокаивая и тихо шепча на ухо. — Ох, Ава, перестань, милая. Расскажи, что случилось.

Я пытаюсь сформулировать несколько слов, но это только приводит к тому, что я плачу еще сильнее. Непреодолимое желание излить вину, поделиться раскаянием, подчеркивает, насколько невероятно эгоистичны были мои помыслы.

— Перестань. Давай я приготовлю тебе чашечку чая, — утешает Кэти, поднимаясь с пола, а затем тянет меня за руку, побуждая встать. Я почти справляюсь сама, а затем Кэти обнимает меня и ведет вниз на кухню.

Достав из передника носовой платок, она протягивает его мне и принимается заваривать чай. Я наблюдаю за ней молча, за исключением странного прерывистого дыхания, которое вырывается, когда я пытаюсь взять под контроль дрожащее тело. Стараюсь изо всех сил, но неизбежно вспоминаю обо всех других случаях, когда я сводила Джесси с ума, когда он выглядел расстроенным. На этот раз я довела его до крайности.

Кэти ставит заварочный чайник на островок и наливает две чашки, добавляя в мою несколько кусочков сахара, хотя она и не спрашивала, а я не просила.

— Тебе нужна энергия, — и с этими словами берет чашку и вкладывает ее между моими ладонями. — Пей, дорогая. Нет ничего, что нельзя исправить чаем.

Она берет свою чашку, дует на жидкость, и волна пара устремляется в воздух, развеиваясь передо мной. Наблюдаю за ней, пока она не исчезает, и безучастно смотрю в никуда.

— А теперь расскажи, что привело моего мальчика в такое плачевное состояние, а тебя в такое состояние?

— Я думала о том, чтобы сделать аборт, — говорю в пустоту. Не хочу видеть выражение ужаса, которое, несомненно, отразится на лице милой, наивной, доброй экономки Джесси.

Ее молчание и чашка чая, которую я вижу боковым зрением, зависшей у ее губ, только подтверждают мои мысли. Она в шоке, и, услышав эти слова, — я тоже. И я в смятении.

— О, — просто говорит она. Что еще она может сказать?

Я знаю, что следует сказать мне. Надо объяснить причины, которые мною двигали, но я не только чувствую, что подвела Джесси и уничтожила его счастье, я хочу защитить его. Не желаю, чтобы Кэти осуждала его, узнав, как я забеременела, что нелепо. Это единственная причина, по которой я рассматривала возможность аборта, а еще тот факт, что я не считала себя готовой, но последние несколько дней доказали, что я ошибалась. Джесси раскрыл во мне глубокое чувство надежды, счастья и любви к этому ребенку, растущему внутри меня. Частичка меня и его смешались вместе, чтобы породить жизнь. Нашего ребенка. Теперь, мысль о том, чтобы избавиться от него, — абсолютно отвратительна. Я сама себе противна.

Я поворачиваюсь к Кэти.

— Я бы никогда не пошла до конца. Вскоре я поняла, что веду себя глупо. Я была просто так потрясена. Не понимаю, как он узнал об этом. — Теперь, немного успокоившись, мне интересно, откуда он узнал.

Письмо. Конверт.

— Ава, он явно в шоке. Дай ему время прийти в себя. Ты по-прежнему беременна, и это все, что имеет значение. Скоро