вся частная торговля стала рассматриваться, по существу, как незаконная); установление строгой дисциплины на заводах (включая принятие и восхваление принципов тейлоризма) и переход к единоличному управлению "специалистами"; обязательная трудовая повинность для представителей буржуазии; реквизиция зерна и других сельскохозяйственных продуктов у крестьянства (продразверстка); нормирование продовольствия и других продуктов и усилия по витализации городского населения через коммунальные столовые; тенденция к прямому обмену товарами и услугами, чтобы избавиться от необходимости использования валюты. Однако эта "система" никогда не была кодифицирована, работала бессистемно - "частично организованный хаос", как метко выразился Алек Нове - и имела несколько заметных фальстартов.

Одним из неудачных экспериментов периода раннего военного коммунизма стало введение комитетов деревенской бедноты (комбедов) в соответствии с декретом ВЦИК от 11 июня 1918 года. Комбеды были призваны использовать предполагаемый антагонизм якобы бедных крестьян по отношению к своим якобы более зажиточным соседям: короче говоря, распространить гражданскую войну на деревню. Однако даже если такая классовая дифференциация в деревне и существовала за пределами страниц двадцатилетней (и во многом ошибочной) диссертации Ленина на эту тему ("Развитие капитализма в России", 1899), она была затушевана уравнительными тенденциями захвата крестьянами помещичьей собственности в 1917-18 годах, а также принудительным включением в сельский земельный фонд тех участков, которые были отторгнуты сепаратистами в ходе довоенных столыпинских земельных реформ. Фактически, по мере сокращения числа сравнительно бедных и сравнительно богатых крестьян после Октября в деревне происходил процесс "середняцкой крестьянизации", а традиционные и автономные структуры крестьянского самоуправления (мир, сельская коммуна) укреплялись за счет распада в 1917 году других конкурирующих органов (помещиков, земства и т. д.) и неустойчивости новых (сельских и волостных Советов, земельных комитетов, созданных Временным правительством). Это делало деревню одновременно и более сплоченной, и менее подверженной внешним влияниям, чем когда-либо. Неудивительно поэтому, что, когда советское правительство убедилось, что даже там, где были созданы комбеды, они иногда были учреждениями, населенными только чужаками в деревне (переселенцами, беженцами и т.д.) или, если в них были местные жители, часто использовались крестьянами для организации против советской власти, этот институт был упразднен в результате голосования на VI Всероссийском съезде Советов в ноябре 1918 года. Затем последовало принятие написанной Лениным "Резолюции об отношении к среднему крестьянству", утвержденной на VIII съезде РКП(б) 23 марта 1919 года, в которой партия обещала преодолеть свои антикрестьянские предрассудки, научиться сотрудничать с "простым" крестьянином, облагать среднее крестьянство (середняков) "очень мягким налогом" и не путать его с эксплуататорами-кулаками. Последние стали главной мишенью чрезвычайного налога, введенного в ноябре 1918 года, но и этот эксперимент с использованием экономических дубин против кулаков не был повторен.

Более того, было достаточно четко установлено, что даже в отношении многих других его особенностей - тех, которые сохранились или даже были расширены даже после закрытия основных фронтов гражданских войн, - военный коммунизм просто не работал. Валовая продукция всех отраслей российской промышленности к 1921 году упала почти на 70 процентов по сравнению с уровнем 1913 года (особенно сильно пострадали ключевые отрасли тяжелой промышленности, которые производили лишь малую толику чугуна и стали, например, которые они производили до войны). В частности, и что самое пагубное, государство не могло регулярно поставлять продовольствие в северные города: валовая продукция сельского хозяйства в 1921 году составляла лишь 60 процентов от уровня 1913 года, в то время как железнодорожный тоннаж (включая почти все поставки продовольствия с юга на север) упал на 75 процентов за тот же период, а валовая продукция промышленности составляла около 20 процентов от уровня, который был до мировой войны, причем особенно сильно пострадали хлопковая (7 процентов) и металлургическая (10 процентов) отрасли. В этих условиях, когда заработная плата составляла около 4 процентов от довоенного уровня, занятые были едва ли лучше безработных. Поэтому, хотя ЧК для проформы иногда совершала налеты на частные рынки (например, на ежедневно кишащую Сухаревку в Москве), а в коммунальных столовых предлагались меню, в которых перечислялись лишь десятки различных способов приготовления картофеля, снабжение городов в подавляющем большинстве случаев оставалось на прихоти частных торговцев (обычно мелких) в течение всего периода гражданской войны. Однако даже они не могли удовлетворить спрос, и, столкнувшись с голодом, горожане массово покидали города: например, население Петрограда с 1917 по 1920 год сократилось примерно на две трети (с 2 500 000 до 750 000), а Москвы - более чем на треть. Виктор Серж позже вспоминал свои впечатления от того, как впервые ступил в Петроград в январе 1919 года, будучи высланным из Франции обратно в Россию:

Мы попали в мир, замерзший до смерти. Финляндский вокзал, сверкающий снегом, был безлюден. Площадь, на которой Ленин выступал перед толпой [по возвращении 4 апреля 1917 года] с вершины броневика, была не более чем белой пустыней, окруженной мертвыми домами. Широкие, прямые улицы, мосты, перекинутые через Неву, ставшую снежной ледяной рекой, казались принадлежащими заброшенному городу; сначала мимо, как фантомы, в беспамятстве проходил исхудалый солдат в серой шинели, потом, спустя долгое время, женщина, замерзающая под платком... Это была метрополия холода, голода, ненависти и выносливости.

Один из первых разговоров Сержа - с женой Г.Е. Зиновьева, большевистского босса в Петрограде, которая сообщила ему, что "могут начаться голодные бунты... От тифа умерло столько людей, что мы не успеваем их хоронить; к счастью, они замерзли..." Каждая туча ...

Писатель Евгений Замятин, долгое время симпатизировавший большевикам, но арестованный ЧК в 1919 году во время расправы над левыми эсерами в Петрограде, оставил в том же году замечательный беллетристический портрет бывшей столицы в первых строках своего рассказа "Пещера" ("Пещера","1922), в котором неоклассическая красота окаменевшего города Петра заслонена возвращением к каменному веку, а некогда гордые жители города заменены неким подземным видом троглодитов:

Ледники, мамонты, пустоши; ночь, черная, что-то вроде домов в скалах, в скалах-пещерах. Кто знает, кто дует ночью на каменную дорожку между скалами, обнюхивая тропу и тревожа пыльный белый снег - может быть, мамонт, может быть, ветер: может быть, ветер, может быть, лед и рев какого-то огромного мамонта. Ясно одно: это зима. И надо крепче сжимать зубы, чтобы они не стучали, и надо рубить дрова каменным топором, и каждую ночь переносить костер из пещеры в пещеру, все глубже и глубже, и надо кутаться во все более и более лохматые шкуры.

Между скалами, где сто лет назад стоял Петербург, по ночам бродит мамонт...

Голодающая и замерзающая интеллигентная пара в центре сказки Замятина поклоняется "жадному пещерному богу - чугунной печке", но в конце концов погибает. Реальность была едва ли более утешительной: в противоположность новому миру, который обещал большевизм, сама