Генри смотрел на меня так, словно я только что воткнула вилку ему в грудь.

– Зачем тебе это нужно? – процедил он сквозь зубы, будто каждый звук вызывал у него боль.

– Я думаю, она сможет помочь посмотреть на то, что случилось, под другим углом, – не очень убедительно ответила я.

– Каким? – все так же бесстрастно спросил Генри.

Я подняла взгляд к потолку:

– Сейчас не могу сказать, но ты не можешь отрицать, что каждый из нас смотрит на одни и те же события по-разному. Когда я пыталась разобраться в истории моей семьи…

– Но это не твоя семья, – отрезал Генри. – Ты считаешь себя вправе вторгаться в чужую семью, в чужое горе и расспрашивать мою несчастную мать, как полицейский, даже спустя столько лет?

Его голос не звучал угрожающе, раздраженно, он даже не повысил тона. Но я немедленно почувствовала себя ужасным человеком.

– Разве тебе расследование гибели твоей семьи не принесло боль? – спросил он так же ровно.

– Оно принесло мне покой, – уверенно, но словно извиняясь сказала я.

Генри опустил голову и, адресуя слова скатерти на столе, произнес:

– Моя мать больна, и тебе это известно.

– Ты в самом деле считаешь, что я смогу сделать ей еще хуже?

Он поднял на меня измученные глаза, но если бы я сделала тогда шаг назад, все пошло бы иначе.

– Делай что хочешь. – Генри развел руками.

– Ты сможешь предупредить в больнице, чтобы меня пустили к ней?

Он утвердительно кивнул.

– Спасибо. – Я протянула руку и сжала ладонью его напряженный кулак.

Мы посидели еще несколько минут, и Генри проводил меня до «Кабана и хряка».

Я решила посвятить день тому, чтобы реализовать несколько не очень продуктивных, но точно важных дел. Обязательно нужно было позвонить Джей Си, время утекало так быстро, и, если я не хотела, чтобы он приехал и оттолкнул Генри от меня, выйти на связь требовалось в самое ближайшее время. Остаток дня я собиралась систематизировать и проанализировать всю имеющуюся информацию и спланировать свой визит к Кэтрин Харди, чтобы ничего важного не забыть уточнить у нее.

Хотя Генри и хотел провести со мной время, я скрепя сердце убедила его мне не помогать. Для обсуждения места Джей Си в моей жизни сейчас было явно не лучшее время.

Генри не был в восторге от моей идеи навестить его мать, но мысль об этом визите родилась во мне с первых дней пребывания в Холмсли Вейл. Несмотря на то что Кэтрин Харди долгое время находилась в больнице для психически нездоровых, я верила, что за годы ее состояние могло существенно улучшиться, а задавать ей вопросы о дне смерти дочери действительно не планировала.

Со слов Генри, он редко навещал мать в больнице, потому что она перестала его узнавать или видела в нем того парня, каким он был до смерти Джинни, и разговаривала с ним так, словно ничего не случилось. Я не стала ему предлагать поехать со мной отчасти по этой причине, отчасти потому, что хотела задавать любые вопросы, не боясь его расстроить или разозлить.

Но прежде чем определиться с их списком, требовалось позвонить Джей Си. Вот кто по достоинству мог бы оценить важность моей второй встречи с призраком Джинни Харди. Я старалась не думать, что он успел себе напридумывать за время моего молчания, и надеялась только на то, что мой звонок не застанет его в аэропорту на пути ко мне.

В «Кабане и Хряке» никого не было, играла слабая музыка из небольшого бумбокса. Я уже перестала удивляться тому, насколько местные жители могли быть одновременно и напряженными, и абсолютно расслабленными. Отрадно, что моя комната запиралась на ключ, но меня не отпускало предчувствие, что дубликат его можно было запросто заполучить, опустив руку на обратную сторону стойки.

Уже привычного мне голубого телефонного аппарата на месте не оказалось, а его шнур уходил на второй этаж. Отправившись по нему, как персонаж из сказки, я нашла его уходящим за дверь одного из моих хозяев. Я не знала, в чьей именно комнате находился телефон, и на несколько секунд замерла в коридоре и прислушалась. Тишина оставалась полной, даже пугающей.

Провод тянулся в комнату, ближайшую к моей. Дверь была приоткрыта сантиметров на десять, изнутри по-прежнему не раздавалось ни звука. «С другой стороны, – подумала я, – если кто-то говорит по телефону и в данный момент только слушает, вполне естественно, что я ничего не слышу».

Примерно через минуту пребывания в коридоре я осознала, что, совершенно не стесняясь, пытаюсь подслушать чей-то разговор. И что прямо сейчас Рита или Джордж в своей комнате могут молчать, потому что понимают, что я стою в коридоре и подслушиваю.

В отчаянной попытке выправить дурацкую ситуацию я постучала в дверь. Никто мне не ответил, но дверь немного качнулась вперед.

– Кто-нибудь есть дома? – неуверенно спросила я.

Никакой реакции.

Я толкнула дверь немного сильнее, но не так, чтобы это нельзя было выдать за сквозняк.

Телефон стоял на заправленной бежевым покрывалом кровати, точно такой же, как в моей комнате. Она даже стояла так же справа, а телевизор занимал место так же напротив. Во всем остальном комната выглядела гораздо аскетичнее моего уютного номера. Из мебели здесь был только компактный двустворчатый шкаф, комод в тон к нему, книжный стеллаж и тумбочка у кровати. Вся мебель, как и покрывало на кровати, были светло-бежевого цвета, отчего комната казалась намного светлее, чем моя. Но при всем этом она была какой-то стерильной и абсолютно бездушной. Словно ее хозяин старательно не допускал в ней никакого намека на индивидуальность. Я не могла даже определить, принадлежит эта спальня бородатому бармену или его эмоциональной племяннице.

Конечно, я могла бы взять телефон и унести его к себе. Или, поддавшись любопытству, открыть шкаф и по одежде понять, в чьей комнате я нахожусь. На самый крайний случай можно было бы воспользоваться диванной психологией и проанализировать книги на полках. Но я пошла по самому бесцеремонному пути.

В моей голове еще крутился разговор с Генри о влюбленности Джорджа в Джинни. Крутилась его теория о причастности к похищениям и убийству Гарольда. И я решила, что, если уж перешагнула порог и ворвалась в чужую спальню, пусть это проникновение будет хотя бы продуктивным для моего любительского расследования.

Не то чтобы я действительно верила в эту гипотезу, но предъявить Генри доказательства непричастности Джорджа к преступлениям тоже было бы неплохо. Первым делом я открыла выдвижной ящик прикроватной тумбочки. В ней оказались небольшие ножницы, ватные палочки, пластиковый футляр для контактных линз и раствор для них. Ни Рита, ни Джордж не носили очков, но даже этот