сильно выделялась на фоне белого лабораторного халата. Неудивительно, что на мне задерживали взгляды. Я была единственной, у кого были кудрявые волосы. Только у меня были большие губы и не очень прямой нос. Только я казалась неуверенной в себе.

Интересно, я всегда буду так себя чувствовать?

С другой стороны, все дело в моем собственном отношении к себе. Я вспомнила слова, которые услышала однажды: «Черные вечно всем недовольны». И хотя я считала, что черные люди имеют полное право на это «недовольство», я не хотела позволять убеждениям управлять моей жизнью. Поэтому я попыталась отогнать подобные мысли.

Сейчас нашей группе предстояло исследовать клетки HeLa, которые широко используются в науке благодаря своей «бессмертной» природе. В голову опять полезли мысли. Неужели мне одной сейчас неловко? Эти клетки были взяты без согласия у чернокожей женщины по имени Генриетта Лакс[10]. На них наживались и использовали в обучении, будто не замечая, каким неэтичным путем они получены. Мне казалось неправильным участвовать в этой несправедливости. Я уже собралась что-нибудь сказать, но в последний момент все же решила воздержаться. Черных женщин и так считают проблемными. А я должна показывать положительный пример.

Я во всем хотела следовать процедуре. Оставаться в рамках установленных обществом правил. Все шло хорошо, пока девушка напротив меня не воскликнула разочарованно:

– Ну и гетто!

Она имела в виду старое оборудование, которое мы должны были использовать. Но эти слова задели меня.

Она не знала, что тем утром мне пришлось полтора часа добираться до лаборатории как раз из гетто, в котором я жила. Я была единственной, кто не рассмеялся в знак согласия. Мои одногруппники и представить себе не могли, каково это – быть девочкой из гетто. Учиться в «гетто»-школе. Слышать, как про прическу, переданную тебе от предков, твою общину или твою манеру общения люди говорят, что это «гетто». Понимаете, когда она говорит «гетто», то на самом деле (осознанно или нет) имеет в виду испорченность и нежелательность.

Мой жизненный опыт сильно отличался от опыта моих светлокожих сверстниц. Скорее всего, у них будет совсем другая карьера – мир, находящийся под контролем нечернокожих мужчин, примет их иначе. Однако отличие не обязательно означает неполноценность. В тот момент я поняла, что мой голос имеет силу. Что мое восприятие имеет значение. Молчание, смирение или конформизм – это часть проблемы.

И тогда я решила сделать так, чтобы меня услышали. Что не буду задумываться о том, что сказать, как сказать и как это будет воспринято. Совершенно очевидно, что здесь никто не беспокоится о переживаниях таких, как я.

Со всей возможной долей уважения и понимания я рассказала о том, что меня беспокоит с того момента, как я переступила порог лаборатории. По лицам моих слушателей было ясно, что никакого злого умысла у них не было. Они просто не понимали. Я приняла извинения, но только услышав «спасибо», почувствовала удовлетворение от сделанного.

Они сказали, что я помогла им по-новому взглянуть на жизнь. Контраст между моей смуглой кожей и белым халатом сделал меня сильной и важной. И впервые за всю свою жизнь я была рада тому, что отличаюсь.

Мэрайя Ри

Свет в зеркале

В любой момент вы можете сказать: эта история закончится по-другому.

Кристина Мейсон Миллер

Мне было всего шестнадцать. И я уже начала привыкать к голосу в моей голове, который снова и снова кричал: «Так больше нельзя! Ты убиваешь себя!»

То есть сначала это был даже не крик – так, просто шепот на ухо. Мне казалось, я знаю, что делаю. Все действительно казалось безобидным… по крайней мере, я притворялась, что это так.

В тот вечер я сидела на полу в своей спальне и смотрела в зеркало, по моему лицу медленно текли слезы. Я была измучена, только меня стошнило всем, что я съела на ужин. Я угасала, становилась все меньше и меньше. Свет внутри меня уже давно погас. В тот вечер, глядя в зеркало, я поняла нечто ужасающее – я не видела никакого света. Я не знала, что делать. Боялась, что меня все равно не послушают. Думала, что придется пожертвовать своей жизнью.

Я знала, что больше не могу доверять себе. Я была заперта в клетке, которую сама же и создала. Поймав взгляд опустошенной незнакомки в зеркале, я заключила сделку со Вселенной. Если отец в этот момент вдруг встанет с дивана и пройдет мимо моей комнаты, я все ему расскажу.

Послышался скрип половиц – я почувствовала, как во Вселенной что-то шевельнулось. Холодок пробежал по моему телу, словно электрический заряд. Отец шел по коридору.

А меня словно парализовало.

Руки дрожали, сердце колотилось, в ушах гремела оглушительная барабанная дробь. Едва слышно я заговорила, и мои слова с трудом пробивались сквозь слезы.

– Папа, у меня расстройство пищевого поведения, мне нужна помощь.

Мой отец был ошеломлен и испуган, но все же ответил:

– Я люблю тебя. Вместе мы справимся.

В слезах можно утонуть. Но в них же можно найти и надежду, если научиться плыть по течению.

С этого момента все изменилось. Мои дни наполнились сеансам терапии, визитами к врачу, анализами крови, встречами с диетологом, контролем питания и так далее. Оказалось, что восстановление после расстройства пищевого поведения занимает много времени. Мне пришлось проделать огромную работу над собой, прежде чем я хотя бы захотела выздороветь. Часто я жалела, что вообще рассказала об этом. Болезнь казалась мне безопасной, знакомой, словно друг. Выздоровление же, наоборот, представлялось страшным, неизвестным, нереальным, невозможным, не стоящим усилий.

И вот десять лет спустя я, психотерапевт, сижу в своем кабинете напротив шестнадцатилетней клиентки. Она говорит тихо, как будто ее слова способны уничтожить ее саму:

– Мне нужна помощь.

В ее глазах блестят слезы.

– Я боюсь, что это невозможно, боюсь, что оно того не стоит. Мое расстройство пищевого поведения убивает меня. Оно крадет моих друзей, мою семью, мой дух, мою жизнь… Но в то же время оно кажется мне самым верным другом. Без него я, наверное, умерла бы от одиночества.

Я как будто смотрюсь в зеркало, искаженное временем.

В этот момент я делаю вдох и присоединяюсь к ней в темноте. Когда наш дух ослеплен страхом, нам нужен кто-то, у кого есть волшебный фонарь – тот, кто покажет нам свет.

Я сижу с ней и говорю, что от кричащей тишины разума не надо бежать – наоборот, ее нужно принять, отнестись к ней с