— Хельви, я говорю про другой лабиринт, — сказала Анна устало.

Хельви вскинула на нее глаза.

— Нет никакого другого лабиринта. Когда-то вселенная родилась из огромного взрыва, расширившись из своего центра до необъятных размеров. Лабиринт — всего лишь форма. Попробуй увидеть суть этой формы: движение по ней означает скручивание вселенной в обратном порядке.

— Меня не интересуют вопросы познания мира. Как мне выйти из лабиринта?

— Лабиринты Саама не так просты, как может показаться на первый взгляд. То, что ты не можешь найти выход, означает что ты еще не готова. У лабиринта есть своя структура — спираль. Ты должна просто двигаться к центру.

— Мне не нужен центр, мне нужен выход!

— Ты не поняла суть, Айно, — покачала головой хранительница. — Лабиринт — это водоворот. Ты сражаешься с бурным течением, но оно всегда будет сильнее. Единственный способ выйти из водоворота — позволить ему затянуть себя на глубину. Внизу его сила ослабевает, и пловец может выйти из-под влияния водоворота.

Слова Хельви напомнили Анне сеансы психотерапии со Светой. Та тоже объясняла Смолиной, что не нужно бороться, нужно позволить себе опуститься на дно. Смолину это всегда бесило: как это не бороться? А что будет, если все опустят лапки? Весь мир уйдет на дно? Света объясняла, что она имеет в виду другое, а именно — принятие своей тьмы. Погрузиться на дно нужно для того, чтобы найти источник боли. Анна возмущалась, злилась, ругалась, но она и сама понимала — за всеми этими яростными эмоциями скрывается неумолимый древний страх. Потому что там, во тьме водоворота, скользили мрачные тени.

— И что там, на глубине? — спросила Анна.

— Ты узнаешь это, когда позволишь водовороту забрать тебя.

Хельви не мигая смотрела на Смолину. Это было похоже на маленькую смерть. Как подготовку к смерти большой, настоящей, конечной.

— Тебе уже пора, Айно, — тихо сказала Хельви. Она открыла входную дверь, приглашая Смолину покинуть музей.

— Еще один вопрос, Хельви, — Анна остановилась на выходе. — Что означает слово «Пхоа»?

— Пхоа — это ритуал подготовки сознания к переходу.

— К какому переходу? — спросила Анна. Горло вмиг пересохло, потому что задавая вопрос она уже знала ответ.

— К самому важному переходу в этой жизни — к смерти.

И Хельви закрыла за Смолиной дверь, оставив ее одну под темнеющим небом.

Когда Анна вернулась в палату Лены, там стоял едва уловимый запах ладана.

Аркан 3. Дети Рассвета

«Много искренних людей ВНИМАЮТ ПРИЗЫВУ покинуть империю ложной религии. Если вы глубоко потрясены теми убийствами, которые совершались от имени религии, мы просим вас СВЯЗАТЬСЯ С ТЕМ, КТО ДАЛ ВАМ ЭТОТ ЖУРНАЛ»

Журнал «Пробудитесь!», 22.04.1997, с. 10–11.

Руна 1

«Да, теперь настало время

Навсегда с землей проститься,

В Маналу пора сойти мне,

В Туонелу опуститься.

Обо мне отец не плачет,

Мать родная не жалеет,

У сестры лицо не мокро,

И глаза у брата сухи,

Хоть уж в воду я спускаюсь,

В море к рыбам направляюсь,

В глубину пучины темной,

В тину, смешанную с илом…»

Калевала

В палате не было никого, кроме Лены, все так же лежащей без движения. Смолина одним прыжком пересекла помещение и оказалась у изголовья. Лицо девочки застыло, словно лик статуи — Лена была в коме, но дышала, капельница по-прежнему качала кровь. Все было как и раньше, за исключением одного — запаха.

Смолина выскочила в коридор больницы и подлетела к стойке регистратуры. Видимо, лицо Анны выражало полнейшее безумие, потому что при виде нее глаза медсестры округлились и в них появился страх — девушка автоматически потянулась за телефонной трубкой.

— Кто был в палате моей дочери? — проревела Смолина.

— Ч-что? — медсестра от неожиданности начала заикаться.

— Кто. Был. В палате. Моей. Дочери. — отчеканила Анна.

— Я… я не знаю…

— Вы стоите тут, мимо вас никто не может пройти!

— Простите, я никого не видела!

— У вас что, нет глаз? — рявкнула Смолина. На крики из палат осторожно выглядывали пациенты, а из кабинета вышел заведующий.

— Павел Вячеславович! — взмолилась медсестра.

— Что тут происходит? — заведующий решительно направился к Анне.

— В палате моей дочери только что кто-то был! — сверкала глазами Смолина. — Ваша работница не может сказать, кто именно!

Заведующий взял со стойки журнал.

— Так, посмотрим… Смолина… вообще посещения вашей дочери запрещены… — нахмурился заведующий. — А с чего вы взяли, что там кто-то был?

— Я… — начала было Анна, и замолчала. Времени на то, чтобы рассказывать почему запах ладана вызывает у нее такую реакцию не было. — Покажите мне запись с камер!

— На этаже нет камер. Люба, вы никого не видели? — заведующий повернулся к съежившейся медсестре.

— Я отошла в туалет буквально на минуту… — пролепетала та.

Смолина смотрела на испуганную молодую медсестру, на заведующего, который недоумевал, отчего весь этот шум, и понимала: ей никто не поможет. В этом огромном мире, полном людей, она один на один с невидимым монстром, щупальца которого опутали всю Карелию, и уже обхватили горло ее дочери.

— Моя дочь больше ни на секунду не останется одна.

Смолина круто повернулась и прошла к телефону под непонимающими взглядами заведующего и медсестры.

— Ты точно решила ехать?

— А какие варианты, Свет?

Света поставила на стул большую сумку с необходимыми ей вещами, наспех собранными после звонка Смолиной. В палате по-прежнему было тихо, мерно гудел аппарат, подающий в легкие Лены кислород.

— Никто ни хрена не хочет решать по этому делу, — негромко сказала Анна, словно боясь потревожить Лену. — У меня дочь в ванной собственной кровью нарисовала на стене хренову летучую