Поднявшись наверх, мы все еще оставались в некотором удалении от стены, заслоненной от нас рощицей чахлых сосен да пихт. Собрав островитян вокруг, я – больше для проформы, на всякий случай – спросил, не знает ли кто, откуда взялся небесный корабль, севший на башню. Островной люд дружно ответил «нет», и тогда я объяснил, что сам это знаю (причем ничуть не кривил душой, предупрежденный о подобных штуковинах Доркас, хотя своими глазами их ни разу не видел), а раз он здесь, мне лучше всего первым делом, перед началом приступа, разведать, что там да как.

Никто не возразил ни словом, однако островитяне заметно приуныли. Они-то думали, что им посчастливилось найти героя, который возглавит штурм замка, а теперь рисковали потерять его еще до начала сражения.

– Если получится, проберусь внутрь, – объяснил я. – Будет возможность, вернусь к вам, а все двери, какие удастся, оставлю открытыми.

– Но что, если ты не сможешь вернуться? – спросил Ллибио. – Как мы узнаем, когда настанет время пустить в дело ножи?

– Я подам вам сигнал. Знак какой-нибудь, – отвечал я и крепко задумался, какой сигнал смогу подать им, запертый в черной башне. – Такой ночью у них наверняка топятся очаги. Если что, покажу в окно горящую головню, а по возможности выброшу ее наружу, чтоб вы разглядели огненный след. Если же я не подам знака и не вернусь, знайте: меня взяли в плен – и начинайте приступ с первым лучом зари над горами.

Недолгое время спустя я, остановившись перед воротами замка, забарабанил огромным железным молотком в форме (насколько уж удалось определить на ощупь) человеческой головы по пластине того же металла, врезанной в дубовые доски.

Отклика не последовало. Подождав примерно две дюжины вдохов, я постучал снова. Изнутри явственно донеслось эхо ударов – гулкое, трепещущее в такт сердцу, но ни единого голоса я не услышал. Живо, во всех подробностях вспомнив жуткие лица, которые мельком видел в садах Автарха. Я замер, охваченный ужасом, в ожидании выстрела, хотя прекрасно понимал: если иеродулы – а все энергетическое оружие привозят на Урд они – откроют по мне стрельбу, выстрелов я, скорее всего, не услышу. Воздух был тих, недвижим, словно вместе со мной замерла в ожидании сама атмосфера. С востока донеслись раскаты грома.

Наконец изнутри послышались приближающиеся шаги – столь быстрые, легкие, что я готов был принять их за детские, и смутно знакомый голос окликнул:

– Кто здесь? Что тебе здесь нужно?

– Я – Севериан, – отвечал я, – мастер Ордена Взыскующих Истины и Покаяния, карающая длань Автарха, чье правосудие – хлеб насущный для его подданных!

– И вправду… вот сюрприз так сюрприз! – воскликнул доктор Талос, распахнув настежь ворота.

На время утратив дар речи, я молча воззрился на доктора.

– Скажи же, чего хочет от нас Автарх? Помнится, когда мы в последний раз расставались, ты держал путь в Город Кривых Ножей, но дошел ли туда?

– Автарху угодно узнать, как твои вассалы посмели схватить одного из его слуг, – сказал я. – Иными словами, меня самого, отчего дело предстает в слегка другом свете.

– Воистину! Воистину! И на наш взгляд, сам понимаешь, тоже! Откуда мне было знать, что загадочным визитером, явившимся в Мурену невесть откуда, окажешься именно ты? И старина Бальдандерс об этом, ручаюсь, тоже не подозревал. Входи, поговорим обо всем обстоятельно.

Я шагнул в арку ворот, миновав стену, а доктор затворил за мною тяжелые створки и запер ворота на железный засов.

– Говорить тут особенно не о чем, – заметил я, – однако мы вполне можем начать с драгоценного камня, изъятого у меня силой и, как мне сообщили, отосланного тебе.

Но не успел я закончить фразы, как мое внимание отвлекла от произносимых слов громада корабля иеродул, здесь, за стеной, нависшая прямо над головой. Взгляд, брошенный на нее снизу вверх, принес с собой то же ощущение диспропорции, дезориентации, какое я не раз испытывал, глядя в двояковыгнутое увеличительное стекло: выпуклое дно корабля казалось чем-то чуждым не только миру людей, но всему зримому миру вообще.

– А, да, – откликнулся доктор Талос. – Полагаю, безделушка твоя у Бальдандерса. Вернее, была у него, а он ее куда-то засунул. Уверен, он охотно вернет ее тебе.

И тут изнутри круглой башни, с виду (хотя на самом деле такого быть никак не могло) служившей опорой для корабля, донесся негромкий, одинокий, повергающий в дрожь вой наподобие волчьего. Ничего подобного я с тех самых пор, как покинул Башню Матачинов, не слышал, однако узнал этот вой сразу и спросил:

– У вас тут, гляжу, содержатся заключенные?

Доктор Талос кивнул:

– Да. Боюсь, нынче я так захлопотался, что забыл покормить их, бедняг. Сам видишь, что у нас тут творится, – пояснил он, неопределенно махнув рукой в сторону корабля. – Надеюсь, ты, Севериан, против встречи с какогенами не возражаешь? Боюсь, если ты хочешь войти и спросить Бальдандерса о своем самоцвете, без этого не обойтись. Он там, беседует с ними.

Я ответил, что не возражаю, хотя, пожалуй, внутренне содрогнулся в тот миг.

Доктор заулыбался, обнажив прекрасно запомнившуюся мне ровную линию острых, белоснежных зубов над рыжей бородкой.

– Вот и чудесно. Ты всегда отличался просто-таки дивной непредубежденностью. Осмелюсь предположить, избранное ремесло научило тебя принимать всякого таким, каков он есть.