что я не буду или, возможно, не должна пробовать сангрию.

— Я попробую. — Я пожала плечами.

Фишер снова наклонился вперед и протянул мне последний бокал.

— Спасибо, — пробормотала я, бросив на него быстрый взгляд.

— Красивый шарф, — сказал он так, чтобы его услышала только я.

Мои глаза слегка сузились, когда я потягивала свой напиток.

— Ну? — Рори ждала моей реакции на сангрию.

— Очень вкусно.

— Полегче, не налегай, — сказал Фишер, вызвав смех.

Я подняла ногу и ударил его по ноге.

Он схватил меня за лодыжку и держал ее, чуть не заставив меня пролить свой коктейль, когда я пыталась освободиться от его хватки.

— Ну хватит… хватит… дети. — Рори закатила глаза. — Я ничуть не удивилась, обнаружив, что эти двое ведут себя как брат и сестра, когда вернулась домой из Калифорнии. У нас гости. Мне не нужно, чтобы вы боролись на полу.

Фишер отпустил мою лодыжку, но его прикосновение осталось на моей коже. Мне нравились его руки на мне. Очень сильно.

Тиффани наблюдала за нами с легким кошачьим выражением на лице.

— Я выключила гриль, но все уже готово. Стейк. Курица. Тофу. А в фольге — овощи и картофель. Не снимешь еду с гриля, Фишер?

— Конечно. — Он встал, поставив свой стакан на поднос.

— Возьми поднос для горячего на стойке и поставь все на него. Риз тебе поможет.

Я не теряла ни секунды, прежде чем встать и направиться в дом вслед за Фишером.

— Тиффани все время косится на меня. Думаешь, она что-то подозревает? Не думаю, что нравлюсь ей, — сказала я, когда Фишер схватил поднос для горячего и щипцы для гриля.

— Я сосал твои сиськи, а сегодня ты кончила мне в рот. Наверное, она чувствует, что я все еще жажду тебя.

Когда я ничего не ответила, потому что моя челюсть отпала, на несколько секунд выйдя из строя, Фишер повернулся ко мне и ухмыльнулся.

— Не надо. — Он покачал головой. — Тебе больше нельзя обижаться. Сиськи — это не плохое слово. Я назвал тебе версию «разрешено родителями». Правда, ты должна меня поблагодарить.

— Ч-что… — Я ослабила шарф. — А какая версия для взрослых? — Я оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что мы все еще одни и нас никто не слышит. — Оральный секс? — прошептала я.

Фишер скривил губы, чтобы скрыть свое веселье, но ничего у него не вышло. Он смеялся надо мной. Над моим возрастом. Над моей невинностью… или тем, что от нее осталось.

— Что? — Я сузила глаза.

— Ты можешь быть более клинической?

— Можешь ли ты быть более грубым?

— Да. — Он сделал шаг ко мне, также наблюдая за собравшимися на крыльце позади меня. — Я мог бы сказать, что дрочил, думая о том, как покусывал твои соски и ел тебя в начале дня.

Мне не понравилось выражение «ел тебя». Оно заставило меня вздрогнуть. Я не была яблоком. Хотя, возможно, для Фишера я была чем-то вроде запретного плода.

— Ты научился быть таким грубым? Или это генетика?

Он пожал плечами.

— Это Y-хромосома.

— Нет. — Я скрестила руки на груди и покачала головой. — Я знаю много мужчин, которые не такие грубые и вульгарные, как ты.

— Ты думаешь, что знаешь. Например… Библейский мальчик. Ты думаешь, что его рыцарское держание за руку и сладостное чмоканье в щеку — это и есть он. Это не так. Он такой, каким его научили быть. Но я тебе обещаю, что после того, как он вернулся домой сегодня днем, он стал думать о тебе самыми нечестивыми способами. Он столько раз думал о твоей киске и твоих сиськах. — Фишер обошел меня.

— Не говори слово на букву «к».

— Слишком поздно. Я уже сказал. — Он открыл штормовую дверь и одарил дам своей сексуальной ухмылкой, после чего направился к грилю.

Я последовала за ним, поправляя шарф, который скрывал следы от щетины и мое смущение. Я, наверное, половину Библии наизусть выучила, а все равно умудрилась влюбиться в сына Сатаны.

Когда Фишер открыл крышку гриля, я пристроилась рядом с ним.

— Ты когда-нибудь был в церкви?

— Да. Я ходил в пресвитерианскую церковь каждое воскресенье до тех пор, пока мои родители не могли больше физически забирать меня и заставлять идти.

— Ты веришь в Бога?

Он положил шашлычки из мяса и тофу на поднос для горячего.

— А что? У тебя миссия по моему спасению?

Эгоистично, нет. У меня была миссия по спасению себя. Но я не была готова отказаться от своей новой пагубной привычки и думала, что Бог вознаградит меня за то, что я сделаю Фишера чуть менее… отстраненным от сова Божьего.

К сожалению, моя религия не верила, что путь к спасению лежит через добрые дела.

Облом.

— Потому что… я получаю смешанные сигналы. Думаю, ты хочешь, чтобы я занялся с тобой сексом, но ты также хочешь поступить так, как поступил бы Иисус. Это значит, что мне нужно жениться на тебе, чтобы заниматься с тобой сексом, а я не женюсь на тебе только для того, чтобы заниматься с тобой сексом. — Он посмотрел на меня, подняв брови и наклонив голову, как бы желая убедиться, что я его поняла.

Я не поняла.

Фишер был королем высказываний, которые можно было истолковать более чем однозначно. Он не собирался на мне жениться и поэтому у нас не было секса? Или он не собирался жениться на мне только ради секса, но вполне возможно, что он женится на мне ради секса и по другим причинам?

— Хочешь знать самое смешное… даже если это не так уж и смешно?

Он закрыл крышку гриля.

— Теперь я заинтригован. А что не так смешно?

— Единственное, что стоит между девственницей и не девственницей — это наличие у тебя презерватива в нужный момент.

— Нет. — Он покачал головой. — Это не моя неподготовленность, это просто плохой секс. Дефлорация — это не то, что может принести удовольствие. И если ты не пытаешься придерживаться библейских взглядов, это не дар. Это проклятие. Ты не будешь наслаждаться моментом, когда член какого-то парня ворвется (каламбур, конечно) на территорию девственницы. Ты будешь морщиться, чуть ли не плакать, а затем потерпишь грандиозное фиаско в имитации оргазма. Нет. — Он покачал головой. — Я в этом не участвую.

Я медленно моргнула несколько раз. Потрясенная. Без слов.

— А… с тобой такое случалось?

Он закатил глаза и забрал у меня поднос.

— Да. Да, случалось.

Я снова засеменила за ним по пятам, отчаянно желая получить больше информации. Сколько девственниц он совратил? Когда он ушел на пенсию? Нет ли у