выпивая несколько бутылок вина, а затем как ни в чем не бывало бодрыми и почти трезвыми встать из-за стола, словно после легкого завтрака. Французские устрицы казались Джеку более утонченными и по-настоящему похожими на солоноватый вкус моря, чем привычные американские; легкие, с идеальным ровным фруктовым ароматом вина Бордо и Эльзаса выигрывали конкуренцию у калифорнийских. В первый же вечер Джек решил, что он хотел бы приезжать в этот поразительный город не реже чем раз в один или два года. И еще он удивился тому, как уютно ему гулять вечером по Елисейским Полям — совершенно одному, под раскидистыми кронами высоких каштанов, мимо сияющих разноцветных витрин, под аккомпанемент вечернего бриза и мелодичного гомона прохожих. Цель прогулки — ярко освещенная Триумфальная арка — была видна за километры. Тёплым сентябрьским вечером совершенно серьезно казалось, что это и есть тот самый центр мира, к которому притягивается все на свете — если не в реальности, то хотя бы в сокровенных мечтах.

В Латинском квартале на следующий день он пообедал в брассерии с двумя студентами из Сорбонны. После революционных событий 1968-го этот огромный старейший университет был разделен на тринадцать более мелких, разбросанных по всему Парижу. Знакомые Джека учились в отделении университета, расположенном на юге столицы и специализировавшемся на точных науках. Когда-то давно это был самый отдаленный и наименее престижный из всех «осколков» Сорбонны, но в последние годы, когда спрос на программистов, физиков и биологов превысил потребность в выпускниках гуманитарных факультетов, этот институт неожиданно взлетел на первое место в национальных рейтингах. Один из его знакомых студентов-программистов был французом, другой — выходцем из Алжира или Марокко. Джек хорошо помнил обоих по их никам на хакерском сайте в Интернете, в онлайн-дискуссиях на котором он не раз проводил целые ночи на первом и втором курсах — до того, как его с головой поглотила реальная работа. Разговор получился пространным, Джек отметил про себя лишь то, что его восторг от первого знакомства с Парижем его собеседники, прожившие всю жизнь в этом городе, абсолютно не разделяли.

— Все эти красивые фасады уже через пару месяцев кажутся одинаковыми. А в остальном город — реально так себе. Безумные налоги, а с собственным бизнесом шага нельзя ступить, не столкнувшись с армией бездельников-чиновников. А коммунальные службы! Пройдись по какой-нибудь темной улочке Латинского квартала ночью, в самом центре Парижа, и ты наткнешься на целые полчища наглых серых крыс. На что только уходят наши налоги? Как только закончим универ, скорее всего, сразу свалим отсюда — в Ирландию или к вам, в Силиконовую долину.

Оба его знакомых съели по дешевому бургеру с колой, не оставив ни цента чаевых. По их потрепанным кожаным курткам было понятно, что ходить по восхитительным столичным ресторанам обычным французским студентам было не по карману.

«Что я делаю в Париже?» Этот вопрос Джек то и дело задавал себе. Приехать и отсидеться здесь хотя бы неделю ему посоветовал Вернер еще в то утро, когда он спешно покинул Цюрих. Джек приехал сюда поездом, и для этого не требовалось ни визы, ни даже паспорта. Билет ему купила Миранда по его просьбе по Интернету на чужое имя, в который раз выручив его. При заселении в гостиницу он предъявил водительские права какого-то молодого англичанина, врученные ему Вернером, — это была одна из услуг его фирмы, причем права были совершенно подлинные, что при необходимости можно было проверить по любой международной базе данных, лишь со слегка подправленной фотографией, на которую из-за ее миниатюрного размера, впрочем, и так никто бы не обратил внимания. Его смартфон и компьютер были надежно защищены его же собственной программой. Таким простым, но вполне действенным способом Джек мог на какое-то время ускользнуть от спецслужб в любом месте шенгенской зоны Европы. Вернер настоятельно рекомендовал Францию, так как это была едва ли не единственная страна, где у ФБР не было никакой возможности действовать, не вызвав резкого недовольства местных властей, полиции и спецслужб. Франция по-прежнему относилась ревниво к американскому влиянию и очень ценила свою независимость от Вашингтона. Правда, Джек вовсе не был уверен, что его преследователи были действительно из Бюро. Он понимал также, что не позже чем через несколько дней на его след все равно выйдут и ему придется скрыться где-нибудь еще. Но пока он удивительно, может быть, даже несколько легкомысленно, внутренне расслабился. Париж так очаровал его, что он даже и не пытался этому сопротивляться.

Во французской столице у него было и еще одно важное дело. Дней десять назад, в Сингапуре, ему пришло сообщение от Мэри-Джейн — бывшей девушки Дона, его близкого друга и партнера, тело которого так трагично и неожиданно было найдено мертвым в его квартире в Бостоне. Мэри-Джейн все еще тяжело переживала происшедшее и написала Джеку о том, что решила на какое-то время уехать подальше, в Европу, и обосновалась здесь: ее родители арендовали для нее большую старинную квартиру в центре, недалеко от площади Согласия.

Джек и Мэри-Джейн договорились встретиться в ресторане «Эпикур», в километре от Елисейских Полей, около парижского музея парфюмерии. Родители подруги Дона были богаты — им принадлежали несколько деловых медиаизданий на северо-востоке США, а сама Мэри-Джейн с детства часто бывала в Париже и Милане. Она была стройной, очень худенькой (возможно, даже хорошо знакомой с анорексией) брюнеткой с чуть острыми, но довольно милыми чертами лица. В Париже ей нравилось водить дружбу с известными и не очень моделями, вращаться в их обществе, гордилась их комментариями на своей страничке в Instagram с сотней тысяч подписчиков. В сущности, если бы не ее бесконечные претензии на то, что мужчина обязан обеспечивать ее во всем только по высшему разряду, она была бы довольно приятной девушкой. Ресторан, где они обедали, вполне соответствовал ее вкусам: имел две или три мишленовские звезды. Правда, его интерьер показался Джеку безвкусным: одинаковые столики и стулья белого цвета, пышные розовые занавески и огромные букеты роз в белых антикварных кувшинах у стен. Впрочем, кухня и вина, как во всех дорогих парижских заведениях, были безупречными. Фирменным блюдом шеф-повара было неповторимое печенье-безе с начинкой из черного трюфеля, артишока с обжаренным пармезаном. Белое бургундское вино стоимостью сто пятьдесят евро за бутылку идеально подчеркивало его вкус. Мэри-Джейн (или Дженни, как ее звали друзья) была здесь не в первый раз: вечером, летом, столики приходилось бронировать за неделю, но во время обеда ресторан был свободен и почти пуст.

— Джек, мы с тобой даже не виделись