Что здесь было хорошо, так это почти полное отсутствие праздных гуляк и побирушек в вечно спешащей толпе, и человек, располагавший временем, мог спокойно отойти в сторонку и понаблюдать за происходящим, не опасаясь докучливых приставаний. Так поступил и Бахрам, пока Апу договаривался с лодочником.

Взирая на царящую вокруг суету, он припомнил себя двадцатидвухлетнего и свою первую поездку на остров Хонам, когда, не стыдясь собственной изумленности, во все глаза разглядывал изящные беседки с резными грифонами, ступенчатые клумбы и декорированные пруды, ибо даже не представлял, что на свете существует такая красота. Он вспомнил, с какой жадностью набросился на угощение, плененный незнакомыми ароматами и непривычными вкусами, как голова его поплыла от глотка рисового вина. Все вокруг казалось сном наяву: неужели это он, бедняк из Навсари, очутился в райском саду? И сейчас он бы охотно отдал весь свой опыт, свое знание жизни, чтобы хоть на мгновенье вновь испытать то чувство, превосходившее даже его удивление всеми окружавшими диковинами — ту ошеломительную радость от того, что нищий парень из индийской деревни сумел пробить себе дорогу в чудесный китайский сад.

Из марева воспоминаний его вывел неприятно знакомый голос:

— Привет-привет, мистер Барри!

— А-а, Давай…

— Здравствуй! Куда путь держать? Хонам?

Встреча эта, вряд ли случайная, породила досаду и беспокойство. Видимо, кто-то уведомил проходимца о планах Бахрама, но вот кто именно, конечно, не выяснить.

— Да, Хонам, — сухо ответил Бахрам.

Лицо Давая расплылось в угодливой улыбке:

— Почему моя не сказать? Моя мочь отвезти Хонам. Мистер Барри знать, моя иметь хороший лодка? — Он махнул рукой: — Вона, смотри-гляди.

Бахрам посмотрел на причал и вздрогнул. Несмотря на значительную переделку, он тотчас узнал лодку-кухню, на которой погибла Чимей. Теперь судно было в яркой расцветке прогулочной лодки, но приметная корма в виде вскинутого рыбьего хвоста сохранилась. На окнах бывшей столовой появились аляповатые наличники, а домик, жилье хозяйки, превратился в украшенную беседку с балкончиком, на котором когда-то он сиживал вместе с Чимей. Только пару старых кресел сменила кушетка под колыхавшимся шелковым навесом.

— Мистер Барри нравится?

— Да, — кивнул Бахрам. Резанула мысль, что лодка, наверное, была куплена задешево.

Давай засуетился, кланяясь и улыбаясь:

— Моя отвезти мистер Барри быстро-быстро. Лодка хороший, ходкий.

Лишь теперь Бахрам заметил, что судно оснащено парусом и шестью веслами; когда им владела Чимей, оно ни разу не отошло от причала.

— Почему мистер Барри не хотеть ехать моя лодка?

На секунду возникло искушение принять предложение. Но чутье подсказывало, что это очередная уловка, дабы заманить его в сделку. И потом, он боялся не справиться с воспоминаниями, которые наверняка нахлынут.

— Нет, не поеду. Лодка уже есть, фонарщик сговорился.

Тут, слава богу, появился Апу, дав возможность оборвать разговор и уйти.

Ужин был накрыт в павильоне под крышей в виде летящей птицы; высокие окна смотрели на пруд, поросший лотосами и украшенный дюжинами бумажных фонариков, сиявших, точно маленькие луны.

На помосте у дальней стены расположился струнный оркестр, а середину павильона занимали столы, окруженные стульями в гобеленовой обивке и уставленные блюдцами и чашами с миндальным молоком, жареными орехами, сушеными и засахаренными фруктами, арбузными семечками и разрезанными на дольки апельсинами. Место каждого гостя было сервировано фарфоровыми тарелками, ложками, чашками для вина, зубочистками в красно-белых бумажных обертках и, конечно же, хаси из слоновой кости в подставках черного дерева.

Род Панхиквы имел давние и крепкие связи с бомбейскими купцами. Когда-то семейная фирма подверглась жесткому давлению со стороны властей, и парсы выручили ее ссудой на льготных условиях, без которой она бы не выжила. Панхиква о том не забывал, и потому в его доме парсам всегда оказывали особое уважение: вот и нынче Бахрам сидел на почетном месте по левую руку от хозяина.

Застолье началось с тостов, раз за разом чашки наполнялись рисовым вином. Затем подали первую смену блюд, каждое из которых Панхиква сопроводил пояснением: вот любимые монахами «Уши камня», в рецепт коих входят рыба, черный уксус и грибы; вон та спутанная горка — жареные моллюски, а подрагивающее желе — студень из оленьих копыт; вот маринованное мясо кусочками под названьем «Японская кожа», требующее длительного вымачивания перед готовкой, а вон те жареные мясистые гусеницы водятся только на полях сахарного тростника.

— Барри, вкусно, нет?

— Очень вкусно! Объеденье!

В отличие от других иностранцев, Бахрам, не колеблясь, ел все. Он гордился тем, что лишен кулинарных предрассудков, мол, для него главное, чтоб было вкусно. Вот и сейчас он радостно объявил: по его беспристрастному мнению, нет ничего лучше жирных сладких гусениц.

Далее настала очередь новомодной похлебки под названием «Будда прыгает через ограду»: ради этого фуцзяньского деликатеса был выписан специальный повар. Готовка сего блюда занимала два дня, для него требовалось около тридцати ингредиентов: крепкие побеги бамбука и скользкий морской огурец, жесткие свиные жилы и сочный морской гребешок, корень таро и абалон, рыбьи губы и грибы. Говорили, сия тщательно сбалансированная симфония контрастных вкусов и текстур заставила многих монахов нарушить обет воздержания.

В короткий перерыв между блюдами вновь пошли тосты. Атмосфера застолья потеплела, став дружеской, и Бахрам счел возможным негромко обратиться к хозяину:

— Слух ходить, новый мандарин приезжать скоро-скоро. Линь… как его…

Он не смог вспомнить имя, но это не имело значения, поскольку Панхиква явно понял, о ком речь. Тараща глаза, он чуть слышно прошептал:

— Кто сказать? Где такой слыхать?

— Один человек говорить. — Бахрам неопределенно махнул рукой. — Правда, нет?

Панхиква оглядел стол и качнул головой.

— Не теперь. Беседа потом. Тихий место.

Бахрам кивнул и вновь занялся едой. Блюда очередной смены были одно вкуснее другого: роллы из акульего плавника и паровая рыба, засахаренные птичьи гнезда и рубленая гусиная печень, жареные воробьиные головы и хрустящие лягушачьи лапки, мясо дикобраза в зеленом черепашьем жире и рыбья требуха с морскими водорослями. Смакуя великолепные яства, Бахрам впадал в этакое забытье, из которого его выводил вопрос слуги:

— Можно уносить тарелка?

После двух часов застолья едокам дали небольшой роздых, чтоб они подготовились к очередным деликатесам. Гости, вкусившие уже тридцать разных блюд, разбрелись по углам, но Бахрам, уведомленный осторожным знаком хозяйского пальца с дюймовым ногтем, остался на месте.

Дождавшись удобного момента, Панхиква встал из-за стола и, покинув павильон, через мосток провел Бахрама на маленький остров с восьмиугольной беседкой. Жестом предложив гостю сесть на каменную скамью, он устроился напротив него и легким хлопком в ладоши вызвал толмача. Тот появился