Она с ходу вручила мне противень с шоколадными пирожными и выпалила:

– Я забрала фотоальбом.

Я кивнул.

– Я заметил.

– Я просто хотела сказать, что решила собрать для тебя новый альбом. У меня полно фотографий.

– Я был бы очень признателен. Даже больше, чем за домашние пирожные.

Я попытался выдавить улыбку, но вышло неестественно. Попросив Джорджию подождать, я отнес противень на кухню, а затем присоединился к ней на крыльце, думая, что бы такого сказать, чтобы ее задержать.

– Это не я их испекла. В смысле пирожные. Из меня плохой повар. Как-то раз я попыталась приготовить их сама, и, попробовав кусочек, Эли сильно нахмурился и тут же его выплюнул. Это при том, что он ел насекомых! Я не верила – ну не могли они быть настолько ужасными, – пока сама не попробовала. Он не соврал. После этого мы начали называть их хмурожными вместо пирожных и скормили всю партию козам. Эли чудом выжил.

Она резко одернула себя, и ее лицо сморщилось от грусти. Мне хотелось обнять ее и заверить, что все хорошо. Но это не так. Ведь Эли не выжил.

Джорджия спустилась по ступенькам и попыталась собраться с духом, широко мне улыбаясь.

– Но ты не бойся. Я купила их у Потной Бетти. У нее лучшая выпечка во всем штате.

Я не помнил никакую Потную Бетти и сомневался, что ее пирожные могли быть вкуснее, чем у Джорджии, с таким-то прозвищем. Впрочем, не беда, я просто скормлю их Тагу.

– Попытайся еще раз, – предложил я, когда она собралась уходить. Я говорил о ее пирожных, но на самом деле подразумевал совсем другое. И, возможно, Джорджия это поняла, поскольку просто помахала мне рукой, не останавливаясь.

– Спокойной ночи, вонючка Стьюи! – крикнул я ей вслед.

– Что ты сказал? – ее голос повысился и она замерла, но не обернулась.

– Спокойной ночи, вонючка Стьюи. Теперь ты должна сказать: «Спокойной ночи, проныра Бейтс».

Джорджия ахнула и все же повернулась, прижав ладонь к подрагивающим губам.

– Он часто показывает, как ты целуешь его перед сном. Всегда одно и то же воспоминание.

– Он показывает тебе… это? – прошептала она срывающимся голосом.

Я кивнул.

– Это из книги. Он… он очень ее любил. Я, наверное, читала ее ему тысячу раз. В детстве она была моей любимой. Называется «Калико чудо-лошадь».

– Он назвал свою лошадь…

– Калико. Как в книге, да, – закончила Джорджия.

Она выглядела так, будто вот-вот упадет. Я подошел и взял ее за руку, ласково ведя обратно к ступенькам. Она не сопротивлялась и не возражала, когда я сел рядом.

– Так кто такой вонючка Стьюи? – мягко поинтересовался я.

– Вонючка Стьюи, проныра Бейтс, подлец Скитер, грубиян Боунс, прохвост Пьезон… это Плохиши из книги Эли.

Произнося Пьезон, Джорджия «глотала» звуки, как Моряк Попай, и это вызвало у меня улыбку. Она тоже мимолетно улыбнулась, но ее улыбка быстро испарилась – уж слишком много горя было связано с этим воспоминанием.

– Итак, раз они были злодеями, то кто был героем? – вновь попытался я ее разговорить.

– Не злодеями – Плохишами. Так называлась их банда. Вонючка Стьюи и Плохиши.

– Видимо, чтобы не вводить никого в заблуждение.

Джорджия рассмеялась, и муки, отразившиеся на ее лице после того, как я назвал ее вонючкой Стьюи, немного ослабли.

– Ага. Все четко и по существу. Чтобы сразу знали, чего ожидать.

Я гадал, не было ли какого-то подтекста в ее высказывании, и ждал, когда она даст мне подсказку.

– Ты изменился, Моисей, – прошептала Джорджия.

– Ты тоже.

Она вздрогнула, но кивнула.

– Так и есть. Иногда я скучаю по былой Джорджии. Но, чтобы ее вернуть, мне пришлось бы стереть Эли. А я бы ни за что не променяла его на былую Джорджию.

Я мог только кивнуть, не желая думать о былых Джорджии с Моисеем и их пламенных отношениях. Воспоминания о них были высечены в моей памяти, и возвращение в Леван вызвало во мне желание вновь их пересмотреть. Мне хотелось целовать Джорджию, пока ее губы не опухнут, заниматься с ней любовью в амбаре и плавать в водонапорной башне. Но больше всего мне хотелось отогнать волну горя, которая продолжала сбивать ее с ног.

– Джорджия?

– Да? – ответила она, не глядя на меня.

– Ты хочешь, чтобы я уехал? Ты обещала не врать мне. Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Да.

Ни малейших колебаний.

Слово эхом отдалось у меня в груди и, как ни странно, вызывало сильную боль. Да. Да. Да. Оно будто насмехалось надо мной. Это напомнило мне о том, как я сам отвергнул Джорджию в ту последнюю ночь в амбаре. «Моисей, ты любишь меня?» – спросила она. «Нет», – ответил я. Нет. Нет. Нет.

– Да, я хочу, чтобы ты уехал. И нет, не хочу, – исправилась она, раздраженно вздыхая. Внезапно встав, Джорджия всплеснула руками, а затем скрестила их на груди и тихо добавила: – Раз уж я должна говорить только правду, то и первое, и второе правда.

Я тоже поднялся, борясь с желанием убежать и взять в руки кисть, как всегда. Но Таг сказал, что я должен ее покорить и не медлить с этим. Я собирался прислушаться к его совету.

– На этот раз я не знаю, что правда, Моисей. Не знаю, – сказала Джорджия, и я понял, что не могу снова сбежать. И не стану.

– Ты знаешь. Просто она тебе не нравится.

Никогда не думал, что Джорджия Шеперд может чего-то бояться. Я тоже боялся, что она действительно хочет, чтобы я уехал. Но вряд ли я смогу ее покинуть. Не в этот раз.

– Что насчет тебя, Моисей? Ты хочешь уехать? – парировала Джорджия.

Я не ответил. Просто посмотрел на ее подрагивающие губы и обеспокоенные глаза. Затем протянул руку к ее толстой косе, лежащей на правом плече. Она была теплой и плотной в моей ладони, и мои пальцы крепко сжались вокруг нее, желая зацепиться хоть за что-то. Меня очень порадовало, что она не постриглась. Джорджия изменилась, но ее волосы – нет.

Моя левая рука сжимала ее косу, а правая скользнула вокруг талии и притянула Джорджию ко мне. И тогда я почувствовал тот же электрический разряд, что был между нами с самого начала. То же влечение, что посеяло хаос в наших жизнях… в ее даже больше, чем в моей. Оно все еще присутствовало, и я знал, что Джорджия тоже его чувствовала.

Ее ноздри раздулись, дыхание замерло, спина напряглась под моими пальцами, и я растопырил их шире, чтобы захватить как можно больше ее тела. Ее яростные глаза, не