«Но ведь мы всегда о чем-нибудь думаем?» – вот самый частый комментарий, который я слышал, когда рассказывал о работе над этой книгой.

Вопреки всем белым медведям, ответ на этот вопрос – «нет».

Погруженность в мысли – это не единственное состояние нашего сознания. Значительную часть жизни мы свободны от мыслей. По ночам наше сознание претерпевает несколько безмысленных состояний: глубокий сон и сон со сновидениями, иногда лунатизм и осознанные сновидения. В индуистской и буддистской традициях уже давно существуют специальные слова для описания различных типов бодрствования без мыслей. Самадхи – понятие, которое было описано, помимо прочего, как «безмолвное состояние погружения». Самадхи способно надолго изменить медитирующих, но воздействие может ограничиться и несколькими секундами полного погружения. Схожие понятия встречаются в различных мистических практиках. В суфизме это называется фана, в христианском мистицизме о нем говорят gezucke[413][414].

В светской жизни такое внимательное безмыслие можно наблюдать в искусстве и спорте. Мышление во всех его видах – негативное, позитивное, комментирующее, аналитическое – в этих сферах часто приводит к хаосу. Выражается он в творческом кризисе писателя, в unforced error[415] теннисиста, в параличе анализа у шахматиста. Оперные певцы, танцовщики, футболисты и прыгуны с шестом – все они используют один и тот же метод: репетируют и тренируются так, чтобы закрепить необходимые навыки и превратить их в бессознательные действия.

Вмешательство мысли может оказаться разрушительным. Тем не менее, такое вмешательство часто происходит; так, в финале спортивных соревнований спортсмены время от времени упускают победу и совершают ошибки, которых обычно не делают. В ходе анализа 30 000 соревнований по дартсу выяснилось, что в решающие моменты игроки начинали метать дротики значительно хуже. Груз ожиданий публики, пропущенный через сознание, сказался на движениях рук[416].

Мы сталкиваемся с проблемами мышления даже в нашей повседневной жизни. Все знают, что самокритика не поможет расслабиться на вечеринке, что задумчивость вряд ли вызовет искру во время романтической встречи, а в состоянии возбуждения нелегко заснуть.

Что же делать, когда мысли обретают такую настойчивость?

До сих пор я говорил о невыполнимом – о попытке избавиться от мыслей, которые беспокоят нас больше всего, но можно попробовать и другие способы. К примеру, пойти к психотерапевту и обсудить с ним свою самую страшную травму. Можно тренироваться до полного изнеможения. Можно пить спиртное. Можно смотреть телевизор. Можно заняться медитацией. Можно читать.

Необходимость сосредоточиться на чем-то еще, кроме мыслей, создала устойчивые виды человеческой деятельности. Было бы неверно говорить, будто мы делаем все это, чтобы отвлечься. И все же нельзя отрицать, что сегодня мы отвлекаемся больше, чем когда-либо.

С 1980-х годов общий объем получаемой нами информации увеличился в пять раз. Еще сто лет назад редкий человек успевал прочесть за свою жизнь более 50 книг. В наши дни обычный ребенок успевает посмотреть больше 200 фильмов. Почти половина американских подростков говорят, что они «практически постоянно» сидят в интернете[417].

Именно тот факт, что мы все больше времени проводим в Сети, заставил психологов предложить новый диагноз: «интернет-зависимость». В мире ведутся дебаты по поводу количества экранного времени. ВОЗ выпустила рекомендации, согласно которым дети младше пяти лет не должны проводить у экрана больше часа в день[418].

Интернет-зависимость поощряют вполне реальные силы. Не только игры и социальные сети заточены под то, чтобы завладеть нашим вниманием. Новостные сайты, стриминговые сервисы, интернет-магазины и онлайн-форумы преследуют одну и ту же цель: чтобы мы отдавали им как можно больше нашего времени.

Многие считают интернет-зависимость одной из причин, по которым показатели здоровья у молодежи за последнее десятилетие ухудшились. Быстрый рост тревожности и депрессии у подростков в 2010-х годах совпал с периодом, когда молодежь стала гораздо активнее пользоваться мобильными устройствами, а в социальные сети пришли миллиарды новых пользователей. Джин Твендж считает, что связь очевидна: экраны создали новую форму зависимости, которая изолирует молодых людей от мира[419].

Однако, как я уже упоминал, обосновать простые связи вроде «x ведет к y» довольно трудно, когда речь идет о человеческих чувствах. Какой-то эффект здесь может быть, но, с другой стороны, слишком уж многое влияет на наше самочувствие. В статье, опубликованной в журнале Nature, экранное время в базах данных, которые использовала Твендж, сравнивалось с другими переменными. Оказалось, что корреляция между плохим самочувствием и большим количеством экранного времени была такой же неявной, как между плохим самочувствием и регулярным употреблением картофеля. С точки зрения статистики, с плохим самочувствием сильнее коррелировало ношение очков[420].

Вопрос тем не менее остается: почему столько людей проводят у экранов так много времени? Нам плохо, потому что мы часто и подолгу сидим в Сети, или мы часто и подолгу сидим в Сети, потому что нам плохо?

Ученые, занимающиеся исследованием зависимостей, готовы задавать этот вопрос до бесконечности, формулируя его так и эдак. Он касается всех видов зависимости. Почему люди увлекаются чем-то так сильно, что увлечение идет во вред им самим и их близким?

Мир экрана – не единственная возможность. Многие живут в мире кокаина, мире алкоголя, мире азартных игр, мире тренировок и так далее. Никогда еще столько людей не было подвержено той или иной зависимости. Ученые, изучающие зависимость, спорят по поводу всего этого многообразия. Достаточно ли ограничить доступ к определенным наркотикам, или, если зависимость – явление социальное, разновидность наркотика уже не имеет значения? Единого мнения по этому вопросу пока еще нет[421].

От развлечения к зависимости

Субстанция, которую приняла Самира, называется аяуаска. Это психоделический напиток, приготовленный из растений, содержащих активное вещество ДМТ. В чистом виде ДМТ можно курить, что приводит к мощному трипу, длящемуся около четверти часа. Галлюцинации, вызываемые аяуаской, длятся дольше, около четырех часов. Они разворачиваются медленнее, и в них проще сориентироваться.

Наряду с ЛСД, мескалином и псилоцибином (грибы), аяуаска – наиболее часто употребляемый психоделический препарат, не в последнюю очередь в Перу и Бразилии, где он легален и на протяжении тысячелетий являлся частью шаманских ритуалов. В настоящее время благодаря этому препарату в тропических лесах Амазонки наблюдается расцвет туризма, и многие из тех, кто пробовал аяуаску, описывают этот опыт как возрождение[422].

В Испании Самира принимала аяуаску пять дней подряд и домой вернулась другим человеком. Дело было не в эйфории, не в том, что она видела и понимала все, что происходит