Шрифт:
Закладка:
Эта тенденция прослеживается и у мужчин, и у женщин, игра ведется по правилам гетеросексуальной гендерной модели. Кристиан Раддер, один из основателей сайта знакомств OkCupid, в своей книге «Dataclysm» описывает некоторые связи, выявленные при изучении массива пользовательских данных, которые сайты знакомств получают от своих клиентов. По словам Раддера, для мужчин внешний вид гораздо важнее, чем для женщин. Точнее, определенный внешний вид. В то время как гетеросексуальные женщины, приходящие на сайты знакомств, хотят, чтобы возраст мужчины в идеале соответствовал бы их собственному, гетеросексуальные мужчины, независимо от того, тридцать им или пятьдесят, ищут женщин в более ограниченном возрастном диапазоне: по их мнению, самые красивые женщины – это женщины от двадцати до двадцати трех лет[401].
Эта мужская фиксация на внешности может иметь скверные последствия. Я как-то сам исследовал, как ведут себя люди на сайтах знакомств, и меня поразило, как грубо обходились с женщинами, которых можно отнести к категории «толстых». Поначалу мужчины общались с ними цивилизованно, а потом писали «поросятина!» или высмеивали их. Некоторые даже сочли нужным по-деловому сообщить полным женщинам, что тем следует удалить аккаунт и исчезнуть из мира онлайн-знакомств.
Я еще ни разу не видел, чтобы женщины обращались к мужчинам подобным образом.
«Они стыдятся иметь с тобой отношения, если ты хоть немного в теле, – заметила одна женщина. – Но для секса ты сойдешь»[402].
О подобном отношении свидетельствовали еще несколько человек. Мужчины могли набиваться в «друзья» для секса, иногда они даже озвучивали свое желание подержаться за большие груди, но чтобы ходить с женщиной по городу, взявшись за руки, – тут на них сразу нападала стеснительность. А значит, стоит обсудить, насколько одержимость физическим влечением имеет отношение к сексу, то есть связана с телом. Существует и социальное давление с целью максимально увеличить прибыль – нечто вроде описанной Вебером протестантской трудовой этики, только теперь тело – это вложенные усилия, а влюбленность – чудесное спасение.
«У нас родился сын, я был в отпуске по уходу за ребенком. И я заметил, что избегаю видеться с некоторыми людьми, – говорит Матс. – Потому что из-за моих сомнений меня часто поднимали на смех».
С другой стороны, после того как Матс поговорил с подругой, чувство вины по отношению к ней стало не таким острым.
«Пока она вынашивала ребенка, было много проблем, много неясности. Я сидел без работы, не знал, чем хочу заниматься. Она тогда еще училась. Положение было не очень, и мы связались с семейным терапевтом. Нам это сильно помогло. В терапии надо говорить не столько о навязчивостях, сколько о двойственном отношении. У меня есть выбор. Я могу по-другому выразить свои чувства касательно романтических отношений. У меня отношения с „той самой“? Или есть кто-нибудь получше? А еще я могу сказать своей девушке, что испытываю к ней двойственные чувства».
Сейчас Матса уже не так беспокоит, в правильных отношениях он живет или нет: проговорив эту проблему, он сделал ее менее острой. И хотя Матса печалит, что он огорчил свою девушку, ему больше не кажется, что он утаивает от нее жизненно важную правду.
«У меня теперь другая мысль: а вдруг я педофил? Я уже давно об этом думаю, но после появления малыша стало еще хуже. Когда кто-то хрупкий зависит от тебя, начинаешь думать: а вдруг я могу сотворить с этим человеком что-нибудь самое мерзкое. А самое мерзкое – это изнасиловать своего ребенка. Но уж об этом-то я точно буду помалкивать, потому что тогда все наверняка пойдет к черту».
Мужество промолчать
Если рассматривать тревогу как айсберг, видимый сверху донизу, то мы сможем рассмотреть лишь что-то, что нас особенно заботит. Как сказано в одном медицинском руководстве:
«Не случайно мы так часто наблюдаем навязчивые мысли причинить кому-то вред у людей по характеру кротких, навязчивые религиозные мысли у людей верующих, мысли о сексуальности у людей со строгой моралью и мысли об ошибках у людей особенно аккуратных: чем большую важность что-то имеет для человека, тем ужаснее это что-то в его мыслях»[403].
Но зачем нам толковать наши мысли – хоть навязчивые, хоть нет – как нечто большее, чем просто мысли?
Этот вопрос имеет решающее значение для всех видов и разновидностей тревоги. В одной типичной для когнитивного подхода диссертации о тревожных расстройствах основная проблема сводится к «ложным ожиданиям катастрофы». Они наблюдаются, например, во время панических атак, вызванных внезапными потрясениями: при толковании телесных ощущений возникает страх смерти, который проявляется в виде панической атаки. У одержимого навязчивыми мыслями человека это происходит постоянно: настойчивые мысли о бедствиях, которые, как нам кажется, уже совсем рядом, интерпретируются как опасность конца света, и чем активнее мы с ними боремся, тем сильнее ощущение опасности. Но можно ли считать абсурдное желание толковать все подряд исторически необоснованным?[404]
В первой главе я упомянул, что в 1970-е годы распространение обсессивно-компульсивных расстройств оценивалось в сотые доли процента, тогда как сегодня доля страдающих этим расстройством – от двух до трех процентов населения. Сравнения усложняются тем, что опросники составляются по-разному. Но есть и более важное замечание: чтобы все эти вопросы и самоподозрения вообще рассматривались как имеющие отношение к индивиду, их следует заключить в культурные рамки. Определить точный возраст этих рамок сложно, но они существовали не всегда, о чем нам более или менее известно.
Это в еще большей степени относится к упомянутым здесь территориям риска. Конечно, нам предстоит описать еще несколько таких зон, связанных с другими обсессиями и другими тревожными расстройствами, но важны не опасности сами по себе, а то, как их использует «внутренний критик». Леннард Дэвис – исследователь, который занимается вопросами инвалидности, – в своей книге, посвященной феномену навязчивых мыслей, пишет: «Вполне возможно, что у людей и раньше были подобные чувства и переживания, но в этом длинном перечне самообвинений, похоже, есть
