друг друга. И ведь отравленные напитки в киликах он мне послал, пусть и приготовила их Медея. Значит он не только предатель, предавший жену, сына и друга, но и отравитель, пытавшийся убить незнакомого гостя. И за что же я его должен любить? — За породистое царское семя?.. Да и вообще нельзя любить по обязанности… Однако всего этого я ему никогда не скажу. Впрочем, никогда не следует говорить «никогда». Кто знает, что нам с Эгеем в дальнейшей жизни своенравная старуха Лахесис наткала?

Отцу же юный герой так, немного подумав, ответил:

— По дороге в Афины люди мне рассказали, что женщина, на которой ты, очарованный ею, женился — злодейка. Она предала родину и родителя царя колхов Эета. Оказавшись с Ясоном в Элладе, она околдовала дочерей Пелия в Иолке, и те, желая омолодить отца, в кипятке его утопили. В Коринфе она отравила зельем платье царевны Главки, и та сгорела в пламени вместе с пытавшимся ей помочь отцом Креонтом. Я понял, что ты околдован Медеей и находишься в большой опасности. Поэтому надо было заставить ее раскрыться, явно показать преступные замыслы, чтобы ты понял сам на ком женился.

— Но ведь ты так рисковал ради меня, сын милый! Сколько лет я мечтал о встрече с тобой и, наконец-то свершилось! Больше мы с тобой не расстанемся никогда. Я тебя, узнав, полюбил, как любит отец только единого сына! В старости верной будешь ты мне опорой, царство от всех защитишь, женишься, внуков мне народишь и после моей смерти мощно Афинами будешь править.

Так, захлебываясь от распиравшей радости, Эгей говорил сыну, а тот, стараясь не выдавать своих истинный чувств, про себя думал:

— Значит, теперь я сын любимый, а про Меда он уже успел позабыть? А ведь он, хоть и от колдуньи, но тоже наследник… Так бы и бросил все и вернулся в Трезен, но Мойра, видно, давно выткала мне жизненный путь, проходящий через Афины и свернуть с него, чувствую, невозможно. Как не понятно устроена жизнь. Придется мне лгать и, как любящему сыну, улыбаться Эгею потому, что он вроде не плохой человек, только духом не крепкий, как хилое деревце: куда ветер подует, туда и клонится… Будет нечестием его обидеть, обвинив в том, что он плохой муж Эфры и еще худший отец мне. Интересно: а я вполне искренен сейчас сам с собою? Если б Эгей меня сейчас навсегда в Трезен обратно отправил, то я вернулся бы, как только, что, как будто, искренно желал этого? — Конечно, нет! Не затем я пошел по Истмийской дороге в Афины, чтобы, только познакомившись с отцом, вернуться обратно. Да, даже самого себя познать вполне невозможно… Надо сказать что-нибудь приятное Эгею, например, что и моя мечта встретиться с родителем, наконец-то свершилась…

Так думал Тесей, пытаясь в борьбе со своим тайным недобрым чувством к радующемуся родителю, разобраться в себе.

А веселья полный Эгей опять огни алтарные зажигает и для бессмертных богов никаких не жалеет даров; опять поражают острые секиры мощные шеи быков с позолоченными рогами и в священных повязках. Для Эрехтидов вовек, говорят, в это праздничное время не вставали более лучезарные дни. Опять пировали и знатные люди, и остальной небогатый афинский народ.

Овидий поет, как за искрометным вином, возбуждающим души, афиняне песни дружно запели:

— Тобой, великий Тесей, восхищенья полны Афины — что спокойно теперь кроммионский пашет селянин, — дар и заслуга твои. Чрез тебя и предел Эпидавра видел, как мертвым упал жезлоносный потомок Гефеста; видел Кефиса поток бессердечного гибель Прокруста; как был убит Керкион, Элевсин то видел Церерин; мертв и Синис, во зло применявший великую силу, — перегибавший стволы, до земли наклоняющий сосны, чтоб, разорвав, разметать широко телеса человечьи. До Алкатои, до стен лелегийских дорога спокойна, — с самой поры, как страшный Скирон тобой усмирен. Если заслуги твои и года захотим мы исчислить, дел будет больше, чем лет. Пожеланья свои, о храбрейший, мы всенародно гласим, за тебя испиваем мы молодое вино из этих кубков и чаш!

Когда же царский глашатай на рыночной площади громко и во всех подробностях рассказал о подвигах юного сына Эгея, то не только в Афинах, но и во всей солнечной Аттике граждане славили юного афинского героя. Каждый аттический город посылал лучших быков, для участия в торжественных жертвоприношениях, а цари на пирах у Эгея старались превзойти друг друга пышностью разных даров для него и его доблестного сына — героя.

В Аттике не нашлось бы в эти дни ни одного невеселого места! Вся страна ликовала, всюду душистым наполнившись дымом. Развлеченья и радость царили везде и всевозможные игры и развлечения устраивались повсюду. Пышные пиры затевали даже на улицах, и поднимался с многочисленных алтарей в безоблачную синеву жертвенный дым благовонный. Долго так пировали Афины и пели гимны и дифирамбы герою Тесею, который в свои такие юные годы успел совершить уже столь великие подвиги.

Когда Тесея просили рассказать самого о его подвигах на Истмийской дороге, он был — сама скромность, и часто восхищался Гераклом. Однако при этом, он, как бы невзначай, говорил, что свои подвиги сын Алкмены и Зевса начал совершать с 18 лет, а до этого он был пастухом и до встречи со львом Киферонским убил только учителя музыки Лина.

100. Критский бык, оказавшийся в Марафоне

Не желая сидеть без дела и в то же время стараясь приобрести большую любовь народа, Тесей решил выйти против страшного быка, появившегося несколько лет назад в Четырёхградии и успевшего причинить немало бедствий и несчастий местным жителям.

Говорят, что этот бык невиданной белизны и дивной стати был послан на землю критскому царю Миносу владыкой подводного мира Посейдоном. Быка следовало принести в жертву повелителю всех морей, но Миносу было жаль расставаться с таким красивым быком, и он, думая, что никто не узнает подмены, принёс в жертву Посейдону обычного белого быка из своего стада, а дивного быка Посейдона спрятал в своем стаде.

Этот недальновидный поступок Миноса позволяет согласиться с теми, кто, подобно Диодору Сицилийскому, говорит, что этот критский царь был внуком сына Зевса и Европы Миноса I — легендарного законодателя. Этот первый Минос после смерти стал главным судьей в Аиде, потому как царствовал он в полнейшем согласии с законами и весьма заботился о справедливости. Здесь и дальше речь будет идти именно о правнуке Зевса, которого, как и деда звали Миносом (или правильнее Миносом Вторым), и он тоже царствовал