Шрифт:
Закладка:
— Радуйся, гость незнакомый. Пищи нашей, уж не побрезгуй, вкуси, ведь ты весь в дорожной пыли и, значит — голодный! Только после того, как жажду искрометным вином иль медосладким напитком утолишь и голод разной пищей насытишь, расскажешь нам, что ты за человек и к нам прибыл зачем и откуда? Глашатай, подойди к нам и дай гостю два этих серебряных килика, пусть он пересохшее горло для начала промочит.
Так обратился к Тесею Эгей неестественным голосом сильно дрожащим. Царь показал трепетавшей рукой подошедшему глашатаю два одинаковых по виду, но отличавшихся от других чаш и кубков, котила, данные ему Медеей. Он не только знал, что напитки в обоих этих сосудах отравлены, но он сам и попросил супругу яд приготовить.
Эгею никогда не приходилось кого-нибудь убивать собственными руками, даже когда он вместе с тремя братьями отвоевал отцовское царство и получил четвёртую его часть — Афины. Эгей только командовал афинским войском и проиграл войну с царём с Крита Миносом и обязался раз в 9 лет отправлять семь своих юношей и семь девушек в Лабиринт к его сыну чудовищному Минотавру. Поэтому царь очень волновался, передавая глашатаю сосуды с отравленными напитками.
97. Эгей узнает сына по гербу на рукоятке меча
Тесей сразу заметил сильное волнение в голосе Эгея, предлагавшего ему выпить, и без труда догадался, что его хотят отравить. Тесей не был опытным мужем, да и не мог им быть в свои неполные семнадцать лет, но природный ум, наблюдательность и ежедневное общение с мудрым Питфеем научили его разбираться в обстоятельствах и людях. Юноша понял, что его смертный отец — доверчивый человек, слабый и безвольный, находящийся во власти умной, коварной супруги.
— Что-то сильно волнуется царь, и голос дрожит, и, особенно, рука — видно даже отсюда. Уж, конечно, не потому, что не знакомого сына узнал, но тогда почему? — А ведь, как я помню на пирах у Питфея распоряжался напитками всегда один из слуг по его выбору. Не царская это забота пирующим и тем более, незнакомым путникам и гостям вино смешивать и разливать. На пирах у Зевеса всего 12 бессмертных богов и для них есть виночерпий Ганимед и виночерпица Геба. Значит, эти два особенных серебряных, а не керамических килика, отличающиеся так же по виду от других кубков и чаш, приготовлены заранее именно для меня и, значит, они отравлены. Не боится зевсова гнева царь, подло пытаясь отравить гостя! Впрочем, факт отравления надо еще доказать, а кто доказывать будет? Колдунья все правильно рассчитала, конечно, это по ее наущению так нечестиво поступает Эгей.
Так думал Тесей про себя, приготовившись к схватке, как это было уже не раз на Коринфском перешейке для путников раньше очень опасном. Когда же ему глашатай поднес два килика с напитками, он их принял и, понюхав, осторожно поставил на стол и закричал:
— Что-то ядом пахнет от этих напитков, приготовленных, должно быть, вашей царицей, и я пить их не буду!
Тесей выхватил меч из ножен правой рукой и вскочил. Он увидел, что Эгей и Медея оба руками и головами дали знаки охранникам напасть на него, и тогда мгновенно в уме его пронеслось:
— Наверняка и это предусмотрела колдунья и сейчас только и ждет, чтоб я один начал со всеми сражаться! За дверями еще охранники есть, и ничто меня не спасет от их длинных копий и быстрых губительных стрел! Ведь нет у меня непробиваемой шкуры Немейского зверя, какая есть у Геракла, но у меня, зато есть ум!
Тесей бросил меч на пол и быстро поднял вверх обе руки и громко крикнул, чтобы слышали все и особенно охранники:
— Я сдаюсь! Охрана! Возьмите этот меч, взятый мной из-под камня в Трезене и покажите царю, его там 17 лет назад положившему, но не давайте его царице, чтоб она его незаметно не подменила!
Медея поняла, что опять проиграла, что все ее магическое и колдовское искусство бессильно против непререкаемой Мойры Лахесис, пред которой и великие олимпийские боги трепещут.
— Придется опять все в жизни менять. Может это и к лучшему. Ведь надоел мне этот Эгей, хоть и молодящийся, но внутри трухлявый, как старик, который о наследнике может только, слюни по жидкой бороде распуская, мечтать, а как делать, то я, хоть на брачном ложе колдуй… Пора, пора мне в Колхиду…не терпится давно мне узнать, как там мой прежде грозный родитель Ээт, не захочет ли он своего внука увидеть.
Медея с презрительной улыбкой на темно-красных губах, высоко задрав подбородок, окинула надменным взглядом Тесея и величественно, словно это она сейчас одержала победу, вышла из зала. В это время Эгей трясущимися руками держал поданный ему меч и, разглядывая на его костяной рукояти свой знак родовой — вырезанных змей — герб Эрехтеидов, повторял:
— Неужели… неужели у меня такой сын? Ведь именно этот меч я в Трезене под камнем оставил. А что еще под камнем тем было?
Вдруг недоверчиво крикнул царь, обращаясь к Тесею.
— Сандалии полусгнившие. Еще что-нибудь хочешь узнать, чадолюбивый родитель?
С хмурым лицом язвительно ответил юноша, не желавший разыгрывать сыновью любовь, после того, как его чуть не отравили; впрочем и прежде никакой любви к родителю он нисколько не ощущал.
Царь же, не заметив не скрываемого ехидства сына, отринул с дороги в сторону стол так, что с него посуда со звоном посыпалась и, бросившись к Тесею, радостно обнял его. Он, не скрывая слез счастья, стал сначала расспрашивать сына о матери, о старом друге Питфее и о его жизни в Трезене. Потом он приказал позвать всех, кто есть во дворце, включая слуг и рабов, и нетерпеливо объявил, что Тесей его родной сын.
Следующим утром царь приказал созвать к вечеру на агоре расширенное собрание граждан, причем самым бедным и жившим в отдалении от Афин земледельцам, за посещение собрания он приказал заплатить по целых 3 обола. Вечером, представив на агоре Тесея, Эгей торжественно объявил его своим сыном.
Говорят, по такому особому случаю в Афинах надолго воцарилось большое веселье. По приказу Эгея на следующий день после знаменательного собрания зажгли огни на всех городских алтарях и принесли в жертву целую гекатомбу отборных быков из царского стада, шеи которых
