Ей противно. На кухне не убрано, но это только по её «экспертному» мнению. Да, я не протираю специальным полотенцем посуду, а ставлю её на сушилку. Да, не успела протереть стол, но сейчас назло не стану это делать, хотя руки так и тянутся всё исправить и показать ей, что я не такая уж и пропащая.

— С Димой мы разошлись два года назад. Даже больше. И я не стану начинать что-то заново, — говорю твёрдым голосом, чтобы она прекратила надеяться на воссоединение.

Хочется прокричать ей в ухо: «Очнись! Уже не будет, как прежде. Хватит!» Но я держусь и только сцепляю руки в замок, пряча похолодевшие пальцы и свой мандраж в простом отгораживающем жесте.

— Станешь, — проводит пальцем по столешнице и присматривается к невидимой грязи, а потом растирает её по ладони. — Не дури, я всё для тебя устроила. Они поругались. Надеюсь, окончательно. У тебя есть возможность его утешить и вернуться.

— Нет, — мне срочно нужно занять чем-то руки, и я осматриваюсь вокруг. Берусь за кастрюли, которые уже высохли и складываю их в шкаф на место.

— Зря. Он содержит тебя и дочь, даёт деньги на твои прихоти, и ты должна быть ему благодарна.

Дрожащими руками берусь за телефон и расправляю плечи. Так будет правильно. И секунды не сомневаюсь в правильности своего поступка и перевожу деньги за мастер-класс, на который записалась так давно, что уже и не помню той радости. Сама заработаю. Смогу же? Смогу! Пусть не сразу, но и мир не перевернётся, если на него не попаду в самое ближайшее время.

— Вот, — показываю ей экран телефона. — Довольна? Я перевела ему деньги за учёбу.

— Смешная, — улыбается мама. — А за квартиру, в которой живёшь тоже есть деньги заплатить?

— Деньги… Вас обоих интересуют только они? — С горем пополам сдерживаю эмоции, рвущиеся наружу. Трясёт похуже, чем перед защитой дипломной работы, которую мне тоже помогал писать Добров.

— Деньги в нашем мире решают многое, — она наслаждается тем, что загнала меня в угол и мне нечем ответить.

— Знаешь, в отличие от вас я ещё не продалась. Только и слышу: «Деньги-деньги-деньги! Дима платит. Дима содержит». Твой Дима давно уже платит одни только алименты.

— Думаешь, твой Сергей будет содержать тебя и чужого ребёнка? Да кому ты вместе с ней нужна? Когда Дима решит забрать Милану себе, я буду на его стороне. И никто уже не будет петь ему в уши, что «так нельзя, малышке нужна мама» и прочую ерунду. Лизы рядом нет, — разводит руками довольная собой женщина.

— И что? Ты что ли ей меня заменишь? — Злорадно улыбаюсь. Зверею от таких разговоров. Сейчас я прекрасно понимаю Марселя, который рвёт в клочья своих конкурентов. Вот только передо мной не плюшевая игрушка.

— Димина мать вполне справится, — отмахивается от меня и моих претензий Анфиса Леонтьевна. Смотрю на неё и не понимаю, как она может так со мной поступить. Чужая холодная стерва, а не мать. — Да ты глаза-то разуй, кто ещё о вас позаботится? Ты должна ему тапочки в зубах приносить и в пояс кланяться за то, что он для вас делает.

— Хорошо, — выдыхаю. — Хорошо, — пытаюсь условно согласиться, чтобы она замолчала и ушла. Без скандала и моей истерики. Всё равно сделаю по-своему.

— Вот и умничка, — женщина встаёт и идёт ко мне, чтобы обнять. Объятиями, так нужными мне, она всегда пользовалась только в целях дрессировки, чтобы закрепить меня во мнении, что я всё делаю правильно. Это я поняла уже когда повзрослела и увидела, что в семье может быть по-другому. Гладит по голове, словно маленькую девочку, которую всегда побеждала в спорах. Я ни разу не смогла победить её, только потом всё равно сбегала к папе. — А теперь давай мы ему что-нибудь приготовим, и я отвезу. Уверена, он обрадуется. Жена должна быть покладистой.

— Что? Я сейчас не ослышалась? — Ясно. Она так просто не уйдёт. Мало ей согласия, нужно, чтобы я приготовленным ужином расписалась в собственном бессилии и проигрыше. — То есть я должна, как собака, выполнять команды: сидеть, встать, приготовить, постирать, носить тапочки? Ты точно ЭТОГО хочешь? — Специально выделяю слово голосом. Она должна понять, что я имею ввиду совсем не ужин. Делаю два шага назад, чтобы больше не чувствовать на себе её прикосновения. По глазам вижу, что мама меня отлично понимает и уверена в своей победе. Она уедет только получив то, что хотела и будет продавливать до тех пор, пока не сдамся совсем. — Ты чья мать вообще? За что ты меня так ненавидишь?

— Я на тебя всю жизнь угрохала! Ты должна…

— Должна? — Перебиваю её. — Нихрена я не должна! Слышишь? Я не просила меня рожать. Не просила! Если я тебе была в тягость, то и отдала бы меня папе или в детский дом. Всё лучше, чем слышать от тебя упрёки каждый день. А теперь вали из моего дома. Готовь своему Диме, раз он так тебе нужен, — бегу в прихожую и срываю с вешалки её пальто, хватаю сапоги и открываю дверь. — Вон! Сама носи ему тапочки и стелись ковриком, а я не буду!

Сама не верю в то, что говорю это, но больше терпеть не стану. Хватит с меня!

— Не хотела делать тебе больно, но на, посмотри, какое интервью вышло с твоим Серёжей, — она вырывает из моих рук свою обувь и суёт свой телефон.

Волков улыбается с экрана, а рядом с ним эффектная блондинка. Машинально пробегаюсь глазами по названию видео. Там написано, что это большое интервью со звездой хоккея о возвращении на лёд и невесте. Протираю глаза ладонью, словно после этого буквы перестроятся в другие слова.

— Кто ты ему? Он возвращается на лёд. Куда тебе за ним? Там посмотри, какие девки вокруг него, это не ты в своей потасканной футболке, — брезгливо оттягивает ткань на моей груди и отпускает, а потом забирает пальто и одевается. — Тебя в свет не выведешь. Я о тебе же забочусь. Слышишь?

— Слышу, — отдаю телефон. Не верю. Это какая-то подстава. Невеста? Возвращение на лёд? Он же не хотел.

— Подумай, у тебя есть шанс вернуться к Диме. Позвони, когда всё осознаешь, — хлопает дверью с достоинством королевы. Мне бы стальные нервы, как у неё.

— Ненавижу! Ненавижу вас! И себя…

Гремлю замками, закрываюсь и в бессилии съезжаю по двери. Меня накрывает волной панических мыслей. А вдруг это правда? Откуда оно вообще взялось это интервью? Прячу