Шрифт:
Закладка:
– Да все в порядке, – ответил ему Левин. – Он будет безмерно рад и обязательно с вами об этом поговорит!
Из груди Титженса вырвался вздох невыносимого облегчения.
– Я вспомнил, что буквально накануне мой приказ вступил в противоречие с другим… И меня это жутко потрясло… Если бы я отправил их вместе с пополнением на грузовиках, ремонт пути мог бы здорово затянуться… А если нет, мне устроили бы кошмарную взбучку… В итоге меня охватило страшное беспокойство…
– Надо же, вы все это запомнили… Точно так же, как увидели ту дверную ручку, которая вдруг стала поворачиваться… – сказал Левин.
– Верно… – как в тумане, произнес Титженс. – Вы ведь и сами знаете, как погано себя чувствуешь, когда забываешь отдать тот или иной приказ… Возникает ощущение, будто у тебя под ложечкой…
– Если я когда-то что-то и забывал, то мне в голову приходила только одна мысль: что это прекрасный повод послать адъютанта… А когда служил офицером в полку…
– Послушайте, а вы откуда знаете? – вдруг настойчиво спросил Титженс. – Я имею в виду, про дверную ручку? Сильвия точно не могла ее видеть… – И через мгновение добавил: – И о мыслях, которые крутятся у меня в голове, тоже ничего ведать не могла… Сама она стояла спиной к двери… А заодно и ко мне… Смотрела на меня в зеркало… Даже не могла понять, что, собственно, произошло… Так что у нее не было ни малейшей возможности увидеть, как повернулась та ручка!
Левин застыл в нерешительности, потом сказал:
– Я… Мне, пожалуй, не стоило этого говорить… Вы сами нам сказали… В смысле сообщили…
Солнечный свет высветил на его лице бледность.
– Послушайте, старина… – стал объяснять он. – Вы, наверное, и сами не знаете… Или, может, такое случалось с вами в детстве?
– Э-э-э… «Такое»? Что вы имеете в виду?
– Вы разговариваете… во сне! – сказал Левин.
– И что из этого? – к его удивлению, спросил Титженс. – Тоже мне сенсацию нашли! С учетом бессонницы и огромного количества свалившейся на меня работы…
– Но ведь это означает, что… – произнес Левин, патетично взывая к энциклопедическим знаниям Титженса. – В детстве мы говорили… что если человек разговаривает во сне, то, по сути, он… немного чокнутый… Разве нет?
– Не обязательно, – бесстрастно ответил Кристофер. – Это лишь означает, что человек испытывает умственные перегрузки, но далеко не все из них толкают его в пропасть. Никоим образом… Да и потом, что это, собственно, меняет?
– Вы хотите сказать, что вам все равно… Боже милостивый!
Он как-то поник, уныло уставился на открывавшийся взору вид и сказал:
– Чертова война! Будь она проклята!.. Вы только посмотрите на эту красоту…
– Да, картина действительно вдохновляет, – ответил Титженс. – Жестокость человеческой натуры считается явлением вполне нормальным. Мы лжем, предаем, страдаем от недостатка воображения и обманываем себя – всегда примерно в одинаковых пропорциях. Что в мирное время, что в военное! Но среди этого пейзажа где-то затаились огромные подразделения, состоящие из великого множества людей. Если же раздвинуть горизонт и окинуть взором всю линию фронта, то эти подразделения и вовсе примут колоссальные размеры… От семи до десяти миллионов человек… И все движутся туда, куда им отчаянно не хочется… Отчаянно! Каждый из них отчаянно боится, но все равно идет и идет. К этому его принуждает безграничная слепая воля, в попытке довести до конца единственное достойное дело, имеющееся в активе человечества за всю его историю. То самое, в которое вовлечены и мы. Это усилие является единственным достойным поступком во всей их жизни… В то время как во всем остальном их жизнь, жизнь всех этих людей, сводится к грязным, мелким, порочным делишкам… В том числе ваша… А заодно и моя…
– Боже праведный! – воскликнул Левин. – Какой же вы пессимист!
– Напротив, оптимист! – возразил Титженс. – Как вы не можете этого понять!
– Но ведь… – сказал Левин. – Нас громят по всем фронтам… Вы даже не знаете, сколь отчаянно наше положение.
– Отчего же, очень даже знаю, – сказал Титженс, – и как только наладится погода, нас, вероятно, добьют.
– Да, – ответил Левин, – похоже нам не удержать эти позиции. И даже не похоже, а наверняка.
– Но ведь успех или провал, – продолжал Кристофер, – не имеют ничего общего с доверием к истории. А уважительное отношение к человеческим добродетелям ничуть не отрицает обратную сторону медали. Если проиграем мы, значит, выиграют они. И если для ваших представлений о добродетели, или, как говорили римляне, о virtus, необходим успех, они же вместо нас этот успех и обеспечат. Вопрос лишь в том, чтобы сохранять целостность характера, какое бы землетрясение ни грозило обрушить нам на голову дом… И мы ее, слава богу, сохраняем…
– Как вам сказать… – произнес Левин. – Если бы вы знали, что происходит дома…
– А я и знаю… – ответил Титженс. – Уж где-где, а в этой области я как рыба в воде. И тамошнюю жизнь могу мысленно воссоздать, не имея в наличии ни единого достоверного факта.
– В этом я даже не сомневаюсь… – сказал Левин и добавил: – Разумеется, можете… Но пользу из вас мы можем извлечь только одним способом – подвергнуть пытке только за то, что два пьяных скота ворвались в спальню к вашей жене…
– Таким красноречием вы предаете свое происхождение, не имеющее ничего общего с англосаксами… – ответил Титженс. – А заодно и такими поучительными преувеличениями!
– О чем таком мы, черт возьми, говорим?! – воскликнул вдруг Левин.
– Я здесь в полном распоряжении компетентных военных властей, в вашем лице, которые расследуют мой недавний поступок, – мрачно ответил ему Титженс. – И буду расточать банальности до тех пор, пока вы меня не остановите.
– Ради всего святого, прошу вас, помогите мне, – сказал на это Левин. – Для меня это сплошная мука. Он – я имею в виду генерала – поручил мне разобраться в том, что произошло минувшей ночью. Сам он этим заниматься не будет, потому что одинаково привязан и к вам, и к нему.
– Вы слишком многого от меня требуете, прося вам помочь… – сказал Титженс. – Что я там наговорил во сне? А миссис Титженс? Что она сказала генералу?
– С миссис Титженс генерал не говорил, – ответил на это Левин. – Он сам в себе не уверен. Потому как знает, что она запросто обведет его вокруг своего маленького пальчика.
– Стало быть, чему-то стал учиться, – произнес Титженс. – В июле прошлого года ему исполнилось шестьдесят, но
