Шрифт:
Закладка:
Окончательное решение Венского конгресса по Швейцарскому вопросу, принятое 20 марта 1815 года, было ускорено известием о возвращении Наполеона, которому нельзя было дать повод вновь воспользоваться Швейцарией в своих интересах. Поэтому в акте конгресса важнейшим пунктом было утверждение «вечного нейтралитета» Швейцарии. Однако вводился в действие он своеобразно: 20 мая Федеральный сейм присоединился к этому акту Венского конгресса, одновременно признав свои обязательства перед союзниками «о сотрудничестве во время нынешней войны и в деле поддержания общей европейской системы», то есть фактически объявив войну Франции и разрешив проход войск союзников (речь, прежде всего, шла об австрийцах) через территорию Швейцарии. В одной из депеш Каподистрия приводил мнение Александра I по этому поводу: «Швейцарская нация пользуется преимуществами новой европейской системы, следовательно, не может устраниться от состояния войны, навязанной вообще всем народам, дорожащим своей независимостью и честью»[397]. Лагарп был категорически не согласен с такой позицией, пытался воздействовать на царя с целью удержать Швейцарию вне конфликта – но тщетно.
В конце пребывания на Венском конгрессе, в марте–апреле 1815 года Лагарп составил для Александра I серию «Размышлений об управлении государством» – записок, в которых подробно рассматривал различные стороны управления Российской империей, давая советы по их развитию и продолжению реформ. Это было его политическое завещание, далеко не первое: скорее это можно назвать своего рода традицией при расставании швейцарца со своим царственным учеником (так было и при его отъезде из Петербурга в 1802 году, и затем несколько раз в продолжении их переписки).
Однако Лагарп, конечно же, не предполагал, что эти тексты действительно станут для него последней возможностью развернуто высказаться по волнующим его проблемам российской политики, причем высказаться так, чтобы Александр I его услышал. В последующем император и его учитель все дальше расходились друг от друга, связь между ними ослабевала, понимания становилось все меньше.
Месяцы испытаний
В 1815 году перелом наступил не только в отношениях Александра I и Лагарпа, но в истории Европы в целом. Завершился Венский конгресс, который поставил и, насколько это только было возможно, постарался решить задачу по обеспечению стабильности в Европе на максимально длительный срок. Но эта стабильность тут же была поколеблена возвращением в марте–июне Наполеона.
Случившийся, прежде всего, благодаря лояльности к нему армии и всеобщей поддержке народа повторный приход Наполеона к власти в Париже на знаменитые «Сто дней» стоит рассматривать не столько как эпилог эпохи Наполеоновских войн, сколько как пролог нового исторического периода, когда революции с участием и армии, и широких народных масс будут регулярно сотрясать европейские страны (возобновляясь и в 1820-е, и в 1830-е, и в 1840-е годы). Причиной же этих революций послужит недовольство той самой «охранительной» Венской системой. Иными словами, стремление политиков в Вене «стабилизировать Европу» и «обуздать» народные массы словно по закону противодействия привело к активизации либеральных сил, стремящихся к переменам. Но и силы реакции также пришли в движение. Они отстаивали собственное видение «реставрации государственного порядка» в Европе с отсылками к «Старому режиму». Таким образом, противостояние между Реставрацией и Революцией (а на место последней точнее будет поставить широкое либеральное движение с набором конституционных требований) стало ключом ко всем дальнейшим европейским событиям.
И Александр I, и Лагарп реагировали на это противостояние, но совершенно по-разному. Лагарп активно участвовал в выстраивании либеральной политики в Швейцарии (в особенности в своем кантоне Во), Александр же предложил систему Священного союза в общемировом масштабе. Политические противоречия между Лагарпом и Александром I выявились сразу, уже в вопросе об отношении к вернувшемуся к власти Наполеону. Российский император был настроен на бескомпромиссную борьбу с тем, кого он называл восставшим «гением зла», тогда как швейцарец призывал не забывать при этом о «правах народов». Лагарп подробно доказывал, что к ним принадлежит и право французов признать своим правителем Наполеона вместо лишенного всякой народной поддержки Людовика XVIII. И если война, которую вели союзники в 1814 году, была войной против Наполеона, но за французский народ, права которого тот узурпировал, то теперь, когда вся Франция добровольно и единодушно приняла Наполеона как своего конституционного главу (а Лагарп всячески подчеркивал преимущества новой французской конституции – Дополнительного акта Наполеона от 22 апреля 1815 года – в сравнении с прежними), союзникам придется вести войну с французским народом. А такая война не может быть легкой и потребует серьезных жертв, которых можно было бы избежать, если согласиться, что французы вправе самостоятельно решать свою политическую судьбу[398].
То, что Лагарп пытался изменить мнение Александра I о предстоящей войне, настаивая, что та ни в коей мере не в интересах России, и даже смог заронить в нем сомнения, не укрылось от взглядов людей, близких к императору. Так, фрейлина Р.С. Стурдза писала: «С необычайной быстротой, одним появлением своим Наполеон уничтожил владычество Бурбонов, и в этом слишком ясно выразилось настроение Франции. До сих пор Государь сомневался в таком обороте народного мнения французского; теперь оно обнаружилось непререкаемо. Государь тщательно и ото всех скрывал жестокую внутреннюю борьбу, в нем происходившую. По внушению либералов Лагарп поспешил воспользоваться влиянием, которое он всегда имел над совестью своего воспитанника. Он ему представил, что тот не вправе насиловать народ, заставляя его отказаться от Государя, который ему по душе, и подчиниться такому, который сделался ему чужд или даже ненавистен, и что такое неправое дело не будет иметь успеха. Александр поколебался, но не убедился»[399].
Однако за общим вопросом о новой войне шел следом и частный – в нее должна была, согласно данным 20 мая 1815 года обязательствам, вступить Швейцария. Лагарп резко возражал против присоединения Швейцарии к блоку стран, воюющих с Францией. Он боялся не только нового прохода через Швейцарию австрийских войск и повторения событий декабря 1813 года, но и развязывания в этих условиях гражданской войны между кантонами (в чьих отношениях и после Венского конгресса оставались противоречия). Несмотря на то, что Лагарп, покинув Вену, прибыл в Цюрих всего на день позже, когда конвенция 20 мая уже была одобрена, он немедленно развернул там агитацию против участия Швейцарии в активных боевых действиях, убеждая, «что не хочет никто, чтобы компрометировала она себя в глазах французского правительства, которое обещало в швейцарцах видеть народ дружественный, а всякой наступательной мерой воспользовалось бы для возбуждения беспорядков и переноса театра военных действий в Швейцарию». Надо сказать, что такое поведение Лагарпа очень не понравилось посланникам союзных держав при сейме, которые увидели в этом едва ли не пособничество Бонапарту.
И даже сам Александр I счел необходимым лично выразить свое несогласие с учителем, отвечая на его письма своим от 29 мая / 10 июня 1815 года из Гейдельберга. Он здесь же приложил меморию, составленную по его просьбе Каподистрией, которая отвечала на все упреки Лагарпа, относившиеся и к прошлым решениям, принятым на Венском конгрессе, и к новым, связанным с текущей войной. Каподистрия последовательно отстаивал систему мер, принятых по отношению к Швейцарии на конгрессе (и по сути, компромиссных между интересами старых и новых кантонов). В конце
