— Дратос помог? — Дрю обменялась взглядом с Адриенной. Все по порядку, напомнила она себе. — Ты летал?

— Летал? — Гус уставился на нее так, словно она была городской дурой. — Как я могу летать, если я едва могу ходить?

У Дрю не было ответа на этот вопрос. Вместо этого она спросила:

— Гус, а есть ли там такие же, как ты? Другие, у которых, скажем… есть крылья, или когти, или тени, но они все еще… Ну, в себе? Ты сказал, что Дратос помог?

Гус с энтузиазмом кивнул.

— Их много! — воскликнул он. — Ну, некоторые мертвы. А некоторые… плохие. Но есть и такие, как я! И да, Дратос все еще там! Он сказал, что готов истребить несколько гребаных рейфов…

— Ангус!

— Ну, он готов.

— Он в сознании? Он в боевой форме?

— Угу.

Дрю не успела быстро обработать информацию, но когда она подняла глаза на Адриенну, та сияла.

Несмотря на боль в груди, Дрю почувствовала, как ее измученное лицо расплывается в широкой ухмылке.

— Еще есть надежда…

26. ТАЛЕМИР

Талемир Старлинг потерял всякую надежду.

Вокруг него сгущались тени, его мучила болезнь, от которой он никогда не избавится, чума, которую зло наслало на среднеземье.

Далеко на востоке он сидел на краю утеса, глядя на черные волны, вздымающуюся стену тумана, которая была Вуалью, и вершину Алой Башни среди облаков. Возможно, там ему и место, вместе с остальными чудовищами человечества.

Его тени дернулись в ответ.

Он стал тем, кого ненавидел. Он настолько полностью погрузился в ночь, что стал ходить по теням. Это знание, этот инстинкт лежали в нем в ожидании, готовые вот-вот вырваться наружу. И хотя он использовал его, чтобы спасти тех, кто был ему дорог, на языке все еще оставался горький привкус. Он был чудовищем. Он знал тьму так близко, что мог подчинить своей воле время, пространство и расстояние.

И теперь все, включая Уайлдера, знали об этом.

Его проклятие больше не было секретом. Его облик больше нельзя было скрывать.

Талемир вздохнул и отхлебнул еще горького тоника, который приготовила для него Фарисса. Смысла в этом было мало, и от этого у него жутко бурчало в животе, но он все равно сделал это — с какой целью, помимо наказания, он не мог сказать.

Все, что он мог слышать, — это Дрю. Все, что он мог чувствовать, — это поцелуй ее клинка у своего сердца.

Он поступил правильно, оставив ее, в этом он был уверен. Ей было лучше без него. Возможно, до того как он превратился в чудовище, они могли бы стать кем-то, но теперь он принесет ей только боль, горе и страдания.

Как бедные души в логове рейфов. Обреченные на тьму.

Единственное, что его утешало, — это то, что ему больше никогда не придется слышать ее слова, полные муки, вызванной им. До последнего вздоха он будет помнить рейнджера, закаленную в ярости и силе, прекрасную и хаотичную, даже если она желала ему смерти. В его глазах проплывали образы Дрю, и Талемир наконец позволил тьме захватить себя. Она затянула его в себя, узнав в нем самого себя.

Резкий толчок в бок разбудил его.

— Вставай.

Талемир со стоном перевернулся на спину и увидел, что на него смотрит Уайлдер.

— Я учил тебя, как не надо будить спящего воина, — пробормотал Талемир, запоздало сообразив, что вокруг него все еще кружатся тени.

Он втянул их в себя.

— Ты научил меня многому, во что я уже не верю, — проворчал в ответ Уайлдер, в его голосе чувствовалась ярость.

Грудь Талемира сжалась.

— Как ты меня нашел?

— По следам твоей лошади. Я знал, что она будет искать тебя.

Талемир огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что его жеребец пасется неподалеку. Зверь всегда отличался слепым чувством преданности.

Но его лошадь не была насущной проблемой. Талемир встал, смахнул траву с одежды и посмотрел на Уайлдера — его лошадь настороженно стояла в нескольких футах позади него.

Между Боевыми Мечами царило невообразимое напряжение, вызванное кипящей яростью Уайлдера. Он был смертельно неподвижен, лишь кулаки сжимались и разжимались у его боков. На шее запульсировал мускул.

— Прости, — проговорил Талемир, задыхаясь. Он обнаружил, что не может смотреть на своего протеже, не теперь, когда Уайлдер знал, что он собой представляет.

— Прости? За что именно? — Слова были тяжелыми, ядовитыми.

Талемир вздрогнул.

— За все.

— Этого недостаточно.

— Я знаю.

Уайлдер толкнул его.

Талемир попятился назад, остро ощущая край обрыва.

Будет ли иметь значение, если я сорвусь с него? Мысль пронеслась в его голове — вопрос, дерзость…

— Как ты мог скрыть это от меня? — требовал Уайлдер, наступая, раздувая ноздри. — Мы с тобой одна семья. Как ты мог?

— Уайлдер…

— Не надо, блядь, Уайлдер, — огрызнулся он. — Ты, сука, один из них. Ты гребаный теневой рейф, Талемир…

— Я все еще я.

— Правда? Потому что Талемир Старлинг, которого я знаю, не бросил бы армию или женщину, которую он явно любит, на произвол судьбы.

Слова повисли между ними тяжелым грузом, сырым и правдивым.

— Им было лучше, — слабо произнес Талемир. — Лучше без меня. Я только и делаю, что отравляю все вокруг. Я чудовище.

Уайлдер снова сильно толкнул его.

— Да, ты чудовище, — злобно прорычал он. — И ты не доверил это мне. Ты доверил эту информацию Дрю, даже Адриенне — чужим людям, но не мне?

— Ты другой…

— Чертовски верно, я другой. Я твой гребаный брат, Тал.

— А еще я тот, кто лишил тебя настоящего брата.

Лицо Уайлдера опустилось.

— Нет. Я видел…

Талемир поднялся во весь рост и пустил тени по всему телу. Он призвал свои крылья, и они с рычанием прорезали мышцы его спины и вспыхнули перед его протеже. Из кончиков пальцев вырвались черные и острые когти, готовые рассечь плоть и кости. Он почувствовал, как под кожей затрещала темная магия, разгоняясь по венам, и по безмолвному выражению лица Уайлдера понял, что теперь он выглядит тем самым рейфом, которым был.

— Видишь? — прорычал он, каждая его частичка корчилась от напряжения. — Вот кем я стал.

Грудь Уайлдера вздымалась, он оскалил зубы и издал яростный крик, а затем бросился на Талемира, повалив его на землю.

Талемир увидел звезды, когда весь вес его и Уайлдера пришелся на его крылья, и агония ослепила его. Но не успел он сфокусировать взгляд, как кулак врезался ему в челюсть.

Зубы заскрипели, глаза Талемира мгновенно заслезились, а по правой стороне лица разлилась боль. Он