Сноска: читателям, которые не знают, что такое ЦПШ, ШКМ, ШКШ, объясню: ЦПШ – есть сокращенно церковно-приходская школа; ШКМ – школа крестьянской молодежи, а ШКШ значит школа кройки и шитья.

Петя долгий

Я все логически себе воображаю: почему Петя Долгий поднял колхоз? На этот вопрос ответил мой брат Леванид. Дурак, говорит, тот коммунист, кто хочет построить коммунизм своими собственными руками. Надо строить его сообща, в том числе и руками врагов. И вот я логически себе воображаю: у нас есть руководители, которые не токмо что врагов не приобщают к строительству светлого будущего, но даже мужикам не доверяют. Да что мужикам! Отцу родному не доверит.

Помню, на другой день, как меня сняли, Петя Долгий сказал:

– Петр Афанасиевич, может, ты за ферму возьмешься?

– Пустое дело, – говорю. – Там никто не работает.

– А ты попроси.

– Да я уж просил.

– Кого?

– Всех.

– Ну с кем вы говорили персонально? К кому ходили?

– Да по совести сказать, ни к кому. Я ведь их и так, паразитов, знаю – не пойдут.

– Вам, товарищ Булкин, надо идти не по руководящей линии, а по командной. Переходите в сельсовет, пока не поздно. Не то еще посадят.

И верно. Тут как раз ходили слухи, будто на меня снова материал написали. И ведь помог же мне устроиться председателем сельсовета. А иной пустил бы меня по линии врага народа.

Я прошу не путать врага обыкновенного с врагом народа. Враг обыкновенный временно недопонимает наших преимуществ, вроде бы заблуждается. Его надо перевоспитывать и привлекать к работе.

Враг же народа все понимает. Находится он в нашей среде и вредит от своего бессилия. Его надо изобличать, изолировать от общества и привлекать к суровой ответственности, то есть репрессировать в тюрьму.

Таперика опишу вам Петю Долгого. Человек он еще молодой, но женатый, детей имеет. А на должность заступил совсем юнцом – и тридцати годов не было. Но росту здоровенного, через иную лошадь перешагнет. Кулаки что кувалды. А с лица смирен, белобрысенький, вроде бы подслеповатый – все прищуркой смотрит.

Приехал к нам с одним чемоданом, как тот студент – в белом костюме и в босоножках. Поселил я его к старухе Бухрячихе. Спрашиваю ее через недельку:

– Ну, как, баб Васюта, не пьет новый председатель-то?

– Не пьет, кормилец, не пьет. Я уж ему и лагушок ставила, и самогоночки… В рот не взял. Только вот ходит в подштанниках. И ботинки на нем с боков худые – на одних ремешках держатся. А намедни спрашивает: «Бабушка, трусов у вас в магазине не продают?» – «Нет, говорю, до такой срамоты еще не доходили». – «Как же мне быть? Белья-то я не взял с собой». А я ему вроде бы со смехом: «У меня есть Ванюшкины кальсоны. На». И он принял… Надел, а они ему по колено. Долгий, как столб телеграфный.

С той поры и прозвали его Петей Долгим. И пошло гулять по селу:

– Вот так председатель! В Ванюшкиных кальсонах ходит.

– Поизносился, бедный, в дороге-то.

– Зато у нас оперится. Должность прибыльная.

– Мужики, не верьте ему. Он хитрит. Деньги у него есть. Он вроде бы из этих тридцатитысячников. Ведь как-никак, а тридцать тысяч ему сунули для чего-то.

– Известно для чего… завлекать нас начнет на работу этими тысячами.

И вот он первым делом объявил:

– С нового года станем платить не трудоднями, а деньгами. А ему Корней Иванович Назаркин:

– У бога новых годов много…

А Петя Долгий свое:

– С января колхозники переходят на зарплату. Каждый месяц аванс будете получать.

Собрание проводили в школе; народу привалило полным-полно – и в классе, и в коридоре, и на крыльце.

– А если дохода не будет, чем заплатите? – спросил Парамон.

– Свиноферму продадим – а заплатим, – ответил Петя Долгий. – Буря пшеницу положит, вода кукурузу зальет, но ваша зарплата будут стоять… как у рабочего класса.

– А как быть с минимом? – спросили его.

– А миним, – говорит, – отменяется.

Тут ему окончательно не поверили. Посмеиваются мужики. У нас ведь как было с трудоднями? Установлен миним в сто тридцать пять трудодней. Ты его отработал – и делай что хочешь. Можно, к примеру, на лесозаготовки идти или кирпич бить в Тиханово. Но ежели у тебя минима нет, ты вроде бы в зависимости: во-первых, никуда на заработки не пустят; во-вторых, могут обложить двойным налогом в размере одна тысяча семьсот рублей, как единоличника. Раньше брали налог с коровы, с овцы, даже с козы шерсть брали. Хоть и нет на козе шерсти, но отдай. Где хошь бери. Чего посеял, с каждой сотки – опять налог. А ежели минима нет – все в двойном размере. Вот мужики и смеются: «Как же так? Ежели ты отменишь миним, все на сторону уйдут».

А ежели он платить станет и в самом деле? Но чем? Денег на текущем счете ни копейки – одни долги. А что и появляется, все идет в погашение или в неделимый фонд, государству то есть.

– Я вам вот что скажу, мужики, – подмигивал Корней Иванович, – те тридцать тысяч, что ему дали в городе, он пустит в оборот. Половину из них он, поди, уж проездил да проел. А половину нам отдаст. Кто его проверит? Потом сядет да уедет. А у нас коров поведут. Нет, денег этих брать нельзя.

Упорный был старик этот, Корней Иванович. Когда в январе и в самом деле платить стали на трудодни, он сперва послал в правление внука своего, Максимку:

– Сходи-ка, сходи… Да посмотри, чем платят. Може, облигациями?

Но вопрос с закорюкой в том, как Петя Долгий изловчился? Откровенно сказать вам – ни за что не поверите.

А дело было так. На нашей лесопилке заготовлены были доски на новый свинарник. Вот эти доски он и пустил в оборот. Вызвал пильщиков и говорит:

– Распилите мне все эти доски на штакетник.

Ваша команда – наше исполнение… Распилили. Вот тебе, он по радио объявление делает.

– Кому нужен штакетник, приходите в контору, покупайте за наличный расчет.

И народ валом повалил в правление. Огороды, пожалуй, с единоличной поры не огораживались, потому что равнение держали на общественный сектор. Пока мы темпы давали, бабы поразвели коз: рога и копыта есть, а молока нет. Скотина эта нахальная и очень зловредная насчет огородов. Собака в дыру не проскочит, а эта пролезет. Дуры бабы! Не учли такого