Женщина она была образованная и потому в любой мороз ходила не в валенках, а в белых ботиках, которые натирала мелом или зубным порошком. Однажды в предвыборную кампанию поехали они по району для встречи с избирателями.

Позвонили нам из района. Мы вышли встречать их всем колхозом. Стали вдоль дороги на краю села, ждем-пождем, а их все нет. Уже стемнелось. Мужики спор завели; одни говорят – депутат едет, а другие – кандидат. А Парамон Дранкин говорит: «Дурачки! Ни то, ни другое… А едет к нам депутат в кандидаты».

Наконец показались… На паре едут, с колокольцами. И песняка наяривают – пьяные. Мы: «Ура! Ура!» – и шапки вверх бросаем. А они галопом мимо нас… Свернули к моему дому. Бегу.

Маруська моя уже печь растопила и возле огня ноги Степаниде растирает. Говорит, с пару зашлись. И ботики ее тут же валяются, как деревянные колодки. Мотяков ходит по горнице босой, депутата нет, а Смирнов, агитатор, на стол облокотился и вроде бы заснул.

– Петька! – говорит мне Мотяков. – Народ собрал?

– Дак вы же сами видели. Мимо проехали.

– Это на случай проезда… А для политической беседы?

– Все пошли в клуб.

– Хорошо. Потормоши нашего агитатора. Веди его к народу…

Я только тронул его за плечо – он встал, как по команде.

– В каком направлении идти? – говорит, а сам за стул держится.

– Может, отложим на утро? – спрашиваю Мотякова.

– Веди! Он человек привычный.

И в самом деле привычный… Пока вел его до клуба, он висел на мне. Но как только увидел трибуну на сцене – сразу воспрянул, оттолкнул меня, сам дошел, обнял ее обеими руками и заговорил, будто с перерыва вернулся:

– Товарищи! Как мы все с вами знаем – наши достижения налицо…

Ну, шире – дале. Рассказал о росте благосостояния народа, о происках международных агентов империализма, и про двенадцать держав, которые шли на нас в гражданскую войну, и про внутреннюю контрреволюцию на колхозном фронте, и про путь к изобилию. Словом, все этапы исторического развития отметил. И заздравием кончил за кого следует. Все честь честью…

Что значит – была верная руководящая линия! Даже ребенок знал, с чего начинать надо и чем кончать. И на каких этапах остановиться… то есть все перечислить по порядку… Вот что главное. А таперика некоторые говорят, что, мол, в любом выступлении главное, якобы есть внутреннее содержание. Но позвольте задать вопрос: что важнее, порядок или внутреннее содержание? Конечно же, порядок, потому что он задается враз и навсегда и спускается он сверху. За ним можно следить, его удобно контролировать. А как ты проконтролируешь внутреннее содержание? Во-первых, его сочиняют все, кому не лень, а во-вторых, оно бывает разное. Поэтому я и говорю: надо иметь что-нибудь одно – либо порядок и дисциплину, либо внутреннее содержание. Но еще неизвестно, куда оно приведет. Вот так.

Таперика возвратились мы домой с агитатором. Я еще Якова Ивановича с собой прихватил – бухгалтера. Пельменей много наделала Маруська, и водки всем хватит. Пей, по случаю народного гуляния.

Приходим ко мне домой – за столом одна Маруська.

– В чем дело? Где остальные?

– Они в горнице, обогреваются…

Я шасть в дверь. Брат родной! Семен Иванович ее приобщает прямо в кровати. Остолбенели мы все на пороге, язык не поворачивается. А Семен Иванович эдак, через плечо:

– Ты что, провокации в собственном доме устраиваешь?

– Пельмени готовы…

– Да подавись ты своими пельменями. Закрой дверь!

Я прикрыл дверь, а в горнице завозились. Ну, будет буря. Мой бухгалтер выпил стакан водки, утерся – и только его видели. Агитатор захрапел на диване, а мы с Маруськой сидим друг перед дружкой, нос к носу, как две кукушки на старинных часах – в пору только закуковать.

Наконец выходят они одетые из горницы. Степанида сняла свои ботики с печки и стала надевать их. Потянет, потянет, да как топнет ногой вроде бы на меня и на Маруську. Мы только вздрагиваем.

– Скажи, чтоб запрягали, – приказал мне Мотяков.

Я кликнул кучера – он в соседней избе расположился. Тот в момент запряг. Входит с ним. Мотяков и не глядит на меня.

– Лошади готовы?

– Так точно, – отвечаю.

Он покосился на Смирнова. Тот храпит в обе ноздри.

– Утром привезешь его на своих лошадях в Свистуново… А насчет горницы не вздумай трепаться. Язык отрежу!

И уехал. Встал наутро мой агитатор и спрашивает:

– Ну, когда мы встречу проведем с народом?

– Дак вы уже, – говорю, – выступили.

– Когда?

– Вчера вечером.

– Да ну? Убей – не помню. И что же я говорил?

– Хорошую речь произнесли. Точь-в-точь как по бумажке.

– А что я, сидел?

– Нет, – говорю, – за трибуну держались.

– Ну, спасибо, Булкин. Хорошо у тебя служба поставлена.

Мне бы, дураку, промолчать, а я обрадовался этой похвале и говорю:

– Вы бы это Семену Ивановичу сказали, а то он остался недоволен. Уехали по служебным надобностям.

– Что ему, водки не хватило?

– Потревожили его ночью… Петухи поют, собаки лают. Деревня!

– Ничего… Я все улажу.

Вот тебе, неделя не прошла – вызывает меня Мотяков. Сидит в кабинете один и руки не подал. Я было на стул присел, возле двери. Он поманил меня пальцем:

– Подойди-ка к столу. Хочу на тебя посмотреть.

Подхожу, смотрю ему на стол; перед ним лежит разнарядка на заготовку леса по колхозам. Он меня распекает, а я ту разнарядку читаю – кому сколько кубов запланировано.

– Я еще понимал бы, – говорит, – ошибся, допустим. Подглядел чужую личную жизнь. Но чтобы агитатора в курс дела вводить! Этого я тебе никогда не прощу.

Отчитывал, отчитывал, потом и говорит:

– Ступай к председателю райисполкома на совещание. А я подумаю насчет твоего поведения. Как с тобой поступить.

Заест он меня таперика, думаю. Иду в райисполком, а самому и в голову ничего не лезет. Какое тут совещание, ежели Семен Мотяков тебя за штаны взял. Кабы по миру не пустил в чем мать родила?

Ну, собрались мы, все председатели. Глядь – и сам Семен Иванович идет, в руках держит тую самую разнарядку. Садится он за стол рядом с председателем райисполкома и говорит:

– Товарищи руководители колхозов! Мы вас пригласили посоветоваться. На совесть вашу, значит… Кто сколько может заготовить и вывезти лесу? Сами понимаете, обстановка требует. Соседи взяли высокие обязательства. Неужели мы отстанем?

Значит, выколачивать высокий процент решили. Вроде бы как добровольно… Перекрыть контрольную цифру, что у них в разнарядке. Надо бы мне промолчать, а я ляпнул не подумавши:

– Дак у вас же