я сама не верю в то, что делаю. Осторожно присаживаюсь на край дивана, снимаю кроссовки и залезаю дальше, к окну. Хватаю первый попавшийся плед за край, тащу на себя, накрываю им ноги, укладываюсь солдатиком, а потом укрываюсь уже по шею.

Всё моё тело напряжено. Утыкаюсь взглядом в потолок с полоской света от фонаря, а сердце колотится с такой силой, что его стук отдаёт в горло. Особенно когда краем глаза замечаю, как Тимур усаживается на диван, заводит руку за шею, цепляется пальцами за капюшон своего худи. Одно движение, и он легко стягивает с себя кофту, кидает её на подлокотник дивана, а заодно и поднимает край футболки, обнажая спину почти до лопаток.

И меня то ли холодом ошпаривает, то ли жаром – сама толком не понимаю свои ощущения, когда в голове проносится мысль, что Тимур сейчас может раздеваться и дальше. Он же не станет этого делать? Он же не может спать в чём мама родила? Я ничего с себя снимать точно не стану. Так и буду спать в джинсах и толстовке.

Благо на этом стриптиз заканчивается. Тимур одёргивает футболку обратно, скрывая под ней рисунок стрелы на спине, забирает второй плед и укладывается рядом. А я зажмуриваюсь.

Часть дивана под Тимуром издаёт скрип, а потом всё затихает. Слышно только, как ноют от шквалистого ветра деревья в саду за окном, и потоки воды, льющиеся с крыши.

Я так и лежу, крепко зажмурившись и боясь пошевелиться. Пальцами стискиваю край пледа, что натянут на меня по самую шею. Прислушиваюсь к тому, что происходит рядом со мной по левую руку. Сколько там между мной и Тимуром ничтожного расстояния? Сантиметры? Миллиметры?

И что мне вообще теперь делать? Вряд ли я сейчас вот просто так возьму и усну.

Я не могу отпустить мысль, что буду ночевать на одном диване с Тимуром. Она въедается в меня, и от этого холодеют ладони. И ещё у меня уже затекло тело. Я словно на горошине лежу: держать себя в одном положении вдруг становится слишком невыносимо. Только сдвинуться и на сотую долю миллиметра не решаюсь. А если задену Тимура?

Я могу только открыть глаза и искоса посмотреть влево. Жёлто-тусклый свет фонаря с улицы падает точно на ту часть дивана, на которой лежит Тимур. В отличие от меня, он весьма вальяжно развалился на своей половине: плечи расправлены, руки под затылком, локти широко разведены, голова чуть запрокинута, а грудь очень медленно поднимается и опускается, демонстрируя равномерное и спокойное дыхание.

А я так же напряжена и сжата, как пружина. Лежу по струнке ровно. Только глаза косятся на Тимура.

Неужели спит? Смотрю на расслабленный профиль, чуть приоткрытые, выразительные губы… и всё напряжение во мне становится уже волной нервного трепета. Мою грудь тут же распирает от желания выдохнуть это из себя. Мне нужен просто воздух. Ведь эта волна так ширится внутри, что хоть я и лежу, а в голове моей вот-вот всё закружится.

— Ты жива? — раздаётся хриплое рядом. От голоса Тимура я вздрагиваю, а вот он всё так же расслабленно лежит с закрытыми глазами.

— Я? — переспрашиваю глупо.

— Ну не я же. От тебя ни движения, ни дыхания. — Замечаю, как уголок губ Тимура насмешливо дёргается вверх. — Всё нормально?

— Ага, — говорю и киваю одновременно, правда, я вся уже полыхаю пламенем, потому что вижу, как Тимур закусывает по очереди верхнюю, а потом нижнюю губу.

— Хорошо. Доброй ночи, — вздыхает он и переворачивается на бок, а диван под ним снова скрипит.

Горин укладывается ко мне спиной, и кошусь я уже на его затылок. Только тогда из моей груди наконец вырывается выдох. Судорожный и опустошающий.

— Доброй, — желаю Тимуру тихо и сама тоже решаюсь перевернуться на правый бок.

Я и он лежим спинами друг к другу, а мой взгляд направлен на старую стену с обшарпанным подоконником. Пытаюсь угомонить сердцебиение. Нужно просто лечь и спать. А ещё можно представить скандал, что ждет меня завтра дома. И я думаю об этом намеренно. Ибо сгорю в своих же мыслях о том, кто у меня за спиной.

Но лежать и не двигаться получается недолго. Из-под подоконника сквозит так, что минут через десять у меня холодеют нос и лоб. И если Тимур не подаёт никаких признаков бодрствования, то мне приходится несколько раз осторожно менять положение головы. Только, как бы я ни легла, всё равно противно холодно.

— Чего вертишься? — слышу хмыканье Тимура сзади.

Я вздыхаю и морщусь. Не спит, значит.

— Пытаюсь лечь так, чтобы не дуло из-под окна.

— Сильно дует?

— Да, — признаюсь честно.

И сразу же за моей спиной раздаётся скрип, а над ухом басистое:

— Тогда меняемся.

Я так резко оборачиваюсь, что ощущаю, как моё плечо ударяется обо что-то твёрдое. И этим оказывается грудь Тимура. Потому что он зачем-то приподнялся на одном локте и нависает надо мной тенью.

— Ты чего? — шепчу я, испуганно распахнув глаза.

— Я лягу на твоё место, ты — на моё, — поясняет Тимур. — Там же дует у окна.

— Не надо, — лепечу я. Соображать становится непросто. Я ведь чувствую, что моё левое плечо и рука прижаты к груди и торсу Тимура. А то и другое у него как рельефный камень.

— Аня, — Тимур цокает. — Двигайся давай.

Сглотнув, я подчиняюсь. Только всё идёт немного не так…

Диван не настолько широк и удобен, чтобы совершать подобные манёвры. И ещё наши пледы, скомканные на нём… Я продвигаюсь влево, а Тимур собирается перелезть через меня вправо. Он опирается на руки, расставив их по обе стороны от меня, его торс возвышается надо мной. Но всего одно неловкое движение — моё или его… не знаю — и колено Тимура надавливает мне на ногу. Просто адская боль пронзает внутреннюю часть моего бедра.

— Ай! — мой возглас летит по веранде. Я дёргаюсь, попав своим коленом прямо в пах Тимуру.

— Твою мать! — и его вопль звучит фальцетом.

Мне кажется, что я даже вижу, как из глаз Горина сыплются искры. А через секунду Тимур просто падает на меня сверху, упираясь лбом в диван в сантиметре от моего лица.

У меня сжимаются лёгкие, и теперь уже не от боли в ноге. От ощущения тяжёлого, мускулистого тела на себе. Тимур