о Марселе, Париже, ненужной карьере и будущем, которое не оправдало ожиданий. Мне хочется почувствовать вкус его губ и тяжесть молодого и сильного тела. Почувствовать, как он теряет контроль, распаляясь от одного взгляда. Как вжимает меня в стену. Как защищает от всего мира.

Как юный парень смог перевернуть весь привычный уклад моей жизни? Что в нем есть такое, что я до сих пор не могу его забыть?

Я просыпаюсь со слезами. Губы соленые и сухие, потрескались. Кажется, у меня жар. Я не могу разглядеть происходящее. Влажная тряпица на лбу. Молю позвать врача. Я говорю это вслух или?.. Наверное, не говорю. Кто-то меняет компресс. Я чувствую слабый укол, снова проваливаюсь в сон.

Тьма живая. Она пульсирует и ждет, пока я оступлюсь. Но я не могу сдаться. Не так и не сейчас. Слишком многое поставлено на карту, слишком много собственных границ я уничтожила на пути к этой свободе.

Я выныриваю из тьмы и тут же зажмуриваюсь: кто-то светит фонариком в глаза. Пытаюсь ругаться, наверное, что-то шепчу. Не понимаю, что мне отвечают. Больно. Снова темно.

Еще через какое-то время я наконец делаю полный вздох. Тело болит так, как будто меня били. Не удивлюсь, если били. Пульсирующую тишину разрезает мой стон — я пытаюсь пошевелиться, но не получается. Сильная рука помогает мне приподнять голову. В меня вливают какую-то жидкость. Приятно.

Мимолетное прикосновение к щеке. Я слышу шепот, но не разбираю слов. Хочется спать. Все еще болит живот.

Лишь однажды я переживала лихорадку. Это было в детстве. Тогда не было страшно, наверное, сейчас тоже страха я не испытываю. Скорее, меня поглощает боль.

Когда я окончательно прихожу в себя, обнаруживаю рядом его. Он спит в кресле, вытянув длинные ноги. Рубашка вопреки обыкновению измята и распахнута на груди, на шортах какие-то пятна. В воздухе резкий запах лекарств.

Я пытаюсь сесть, не получается, но пытаюсь снова. Надо оглядеться, понять, что произошло. Хотя на самом деле я все это время знала, что именно произошло. Я осталась жива. Какая забавная ирония. Лучше бы я умерла на этой яхте. А он бы проиграл, навсегда проиграл. Потому что сломал куклу, которую пытался обожествить, но вместо этого уничтожал ее обесцениванием.

По его телу пробегает дрожь, и наши взгляды встречаются, словно клинки. Я без сил. И откуда это чертово упрямство? Откуда эта способность противостоять, перехватывать инициативу, буквально выгрызая ее?

— Ты убил нашего ребенка?

Слова звучат ядовито, и я упиваюсь этой ядовитостью. Он бледнеет. Страшно. Его душа снова обнажена. Он раздавлен. Он не ожидал нападения. Эти мысли придают сил. Я все-таки подтягиваю тело и сажусь. Сажусь, чтобы смотреть на него с вызовом.

— Анна, я…

— Некоторые границы лучше не переходить.

Он закрывается руками. А в моей голове зреет план. План, как заставить его отказаться от своей безумной идеи, как вернуть меня домой.

— Ты должен исчезнуть.

Я шепчу. Его плечи вздрагивают и опускаются. Когда он снова смотрит мне в глаза, нет ни силы, ни вызова. Только страх, раскаяние и вина. Море вины. Лучший в мире крючок для любых манипуляций.

Я хочу есть, пить, у меня нет сил. Но сейчас, в это мгновение, впервые почти… за год? Я чувствую, что хочу вернуться. Я устала от этого корабля и этого человека. И заплатила серьезную цену, чтобы окончательно перехватить инициативу, чтобы стать хозяйкой положения.

И я клянусь, что больше никто и никогда не застанет меня врасплох.

Глава двенадцатая

НАСТОЯЩЕЕ. АДА

Вечернее платье, очаровательный молодой кавалер рядом. Софиты, гости, журналисты. Движение, ночь, стремление быть больше, чем ты есть на самом деле, стать заметнее, чем позволено, ярче, чем привыкла. Адарель блистала. Очарованная спутником и обществом, она некоторое время позволяла стихии балагана сбить себя с толку. Забыла, зачем она здесь, кто она. Что она пришла работать, а не развлекаться. Держа Говарда Логана под руку, она чувствовала себя так, будто это в ее честь провели огромное мероприятие.

Все знали, люди Теодоры Рихтер творят чудеса, они способны организовать любой праздник в кратчайшие сроки и сделать это лучше всех. Репутация зарабатывалась долго и вполне оправдывала себя. Ада невольно следила за слаженной работой команды, видя их, облаченных в белые блузки и темный низ, с зачесанными волосами и характерными наушниками для связи, как у агентов. У кого-то дополнительно были рации, у других — только планшеты с большими блокнотами, по которым они отслеживали алгоритм течения мероприятия. Для дела ничего интересного. Но эта система девушку покорила.

И будто почувствовав ее состояние, Логан позволял держаться рядом. Он выглядел расслабленным, но Ада знала, это обманчиво. Говард выхватывал отдельных гостей, впитывая все, что только мог. Возможно, он, как и она, будет анализировать позже. Тогда, когда свет погаснет и он наконец останется в одиночестве.

Рука приятно согревалась от его тепла, и девушка медленно возвращалась в себя, обретая столь необходимую концентрацию. Было странно видеть людей с обложек и экранов телевизоров, представителей политики и богемы, бизнеса и науки. Как будто не психологический центр открывают, а как минимум празднуют день города.

Говарду позвонили ближе к концу, когда официальная часть плавно перетекала в развлекательную, и полицейские остановились в тени, беспрепятственно наблюдая за гостями. Ада уже отметила, что Бастиан Арнольд Кеппел неоправданно долго разговаривал с бывшим мужем Перо. Что мистер Мейсон крутился вокруг Теодоры Рихтер, как навязчивая муха, а потом нехотя переключился на гостей, выполняя свои прямые обязанности. Почти все высокопоставленные гости здоровались и общались с неразлучными Тамарой Жерар и Эллой Уильямс. Эта пара женщин была символом женской дружбы. Жена мэра и жена министра здравоохранения вели открытую жизнь, активно помогая нуждающимся и поддерживая своих мужей. Такому можно позавидовать. Неудивительно, что к ним тянулись буквально все: приятно погреться в лучах чужого добра