— Пичугина, ну ты как всегда, — пионервожатая поморщилась и нехотя ушла на кухню.

Ася тем временем стала прихорашиваться перед зеркалом и чистить «перышки». Повертелась, осматривая свою безупречную точеную фигурку, и всё крутила косичками, распространяя притягательный шлейф духов. Когда слишком резво повернулась, вдруг потеряла равновесие.

— Ой! Саша, держи меня, дурочку пьяную! — взвизгнула она и повисла на мне.

Я рефлекторно подхватил ее обеими руками и поставил на твердь.

— У-у! Какие у тебя мускулы! — пропела Ася и, не отпуская меня, впилась в мои губы поцелуем.

Я не сразу среагировал. Не ожидал такой прыти, да и, признаться, поцелуй мне чертовски понравился. Но когда через пару секунд опомнился и оторвал от себя девушку, увидел, как в проеме прихожей застыла Алёна с кружкой в руке. От нее веяло холодом, что я даже поежился.

— Ой, Алёнка, ты чего так долго? — как ни в чем не бывало хихикнула Ася. — Тебя только за смертью посылать. Я даже пить перехотела. Ну все, подруга, целую! — Она кинула в пионервожатую пару воздушных поцелуев. — Мы пошли с Сашей. Не скучай! Пока!

И Ася потянула меня за рукав на лестничную клетку. Я руку деликатно выдернул, немного задержался в прихожей, буквально на пару секунд, чтобы сказать Алёне «пока, до встречи», но та в ответ лишь холодно кивнула и громко захлопнула за нами дверь.

Мы вышли во двор, и Ася уцепилась за мой локоть. Что-то щебетала и рассказывала. Я проводил Асю ее до подъезда. Несмотря на поздний вечер, на лавочке сидели бабушки, и Ася вела себя уже скромненько и прилежненько, не казалась такой пьяненькой, как совсем недавно. Ведь это ее знакомые и знакомые ее матери. Ася с поцелуями не лезла, а лишь шепотом прочитала строчки из Есенина. Наверное, это был он, ну точно не Пушкин.

— Пока, Саша, — пропела она, когда мы пришли и, одарив меня лучезарной улыбкой, упорхнула в подъезд.

А я потопал домой, раздумывая над разным. Например, тем, какая Алёна красивая, и какая Ася подленькая девочка. И как мне понравилось с ней целоваться…

* * *

После утренней планерки и кормежки Мухтара я направился в уголовный розыск, чтобы попросить Ивана докинуть меня до морга. В кабинете торчали Гужевой и еще один молодой оперок. Молодой был занят очень важным делом — старательно, аж высунув язык, убивал мух длиннющей гостовской деревянной линейкой.

Я вошёл, поручкался. На планёрке виделись уже, но мельком и без должного приветствия.

— Чего у тебя молодой фигней страдает? — кивнул я на мухобоя.

Молодой и ухом не повел, будто не расслышал, а Ваня вздохнул и повел глазами в сторону двери, мол, не здесь, не при всех. Мне как раз нужно было с ним переговорить, тоже с глазу на глаз, и я жест принял и направился на выход. Ваня за мной на некотором отдалении. Шифровались мы от Купера и Трубецкого, не хотелось, чтобы враг знал, что часть угро на моей стороне.

Укрылись в том самом коридорном закутке, где я иногда тискал Марию Антиповну.

— Трубецкой каждое утро у начальника пропадает, — начал рассказывать Гужевой наболевшее. — Что они там обсуждают, никто не ведает.

— Явно не в шахматы режутся, — кивнул я. — Что-то гаденькое замышляют.

— А этот, — Иван кивнул в сторону своего кабинета. — Мух бьет и ни хрена не делает, говорит, что Трубецкой ему особые задания поручает. Только я не видел ничего такого, чем бы он занимался…

— Ясно, значит, безделье санкционировано.

— Чего?

— Я говорю, простой трактора на поле специально спланирован.

— А-а… Ну да… И вот понимаешь, сделать-то ничего не могу. Я же просто инспектор, не старший даже. У нас должности одинаковые у всех. Только у Трубецкого — старший инспектор.

— А если тебя назначить временно исполняющим обязанности?

— Так у нас не отделение, нет должности начотделения, приказа такого не будет. Если только негласно скажут, что вот мол, ты старший, но это надо тогда Антона Львовича отправить куда-то в… отпуск, там. Или вот, если бы он заболел, например…

— Точно, Ваня, ты гений! Заболел!

— Вы хотите его заразить? — удивился Гужевой. — Сам он точно не заболеет, еще ни разу не болел при мне. Как заразить? Гриппа нема, лето на дворе, разве что молоком сырым напоить с ящуром. Но ящур мы в колхозе давно победили.

— Не заразить, — постучал я легонько указательным пальцем по стене. — А просто отправить на больничный.

— Как это?

— А вот это, Ваня, уже другой вопрос… Тут надо подумать. Как ты там говоришь? Технически?

— Ага… Так председатель у нас говорит, и все за ним повторять стали. Даже конюх и доярки. Ну, я прицепом…

Я кивнул, чувствуя, что действовать надо немедленно, не до колхозных баек сейчас.

— Я чего пришел-то… Собирайся, поехали. По дороге как раз все и все обдумаем. Сможешь машину служебную взять?

— Куда?

— В морг.

— Что, опять? — сглотнул оперативник.

Я даже в полумраке коридора разглядел, как Гужевой чуть побледнел. Свежи в памяти предания.

— Да не волнуйся, не вскрытие там, а его результаты. Судмед просила заехать, та, что с Гошей. Помнишь ее?

— Как такую забудешь, приснится — и заикой станешь, — вздохнул тот.

— Да нормальная она бабка, просто с придурью.

— И со змеёй, — вставил веское Ваня. — Может, один съездишь?

— На чем, Ваня? На палочке верхом? Я тебя как водителя попросить хочу, даже внутрь можешь и не заходить.

— А-а!.. — с облегчением протянул лейтенант. — Ну, так бы сразу и сказал. Конечно, поехали. Пока Трубецкой у начальника заседает, я автомобилем нашим без спроса у него воспользуюсь. А то, чую, если узнает, что ты просил, не даст.

— О наших с тобой делах вообще не надо никому знать, — кивнул я.

— А никто и не знает, — заверил Ваня. — Только Мария Антиповна. Но ей я доверяю.

Последние слова он произнес с особой теплотой. Мы уже вышли во дворик за машиной и встали под тополем, чтобы не светить мордами под окном Купера.

— Маша — молодец, — со знающим видом кивнул я.

— А ты с ней не говорил? — с надеждой и некоторым смущением уставился