Шрифт:
Закладка:
Благо прыгать за Бобом через улицу преступники не решились. А пока они бегали по лестницам, он успел убраться восвояси.
Ввалился домой — первым делом принял душ. Затем обработал ушибы, порезы, ссадины, наложил на грудь тугую повязку. Сломанные рёбра давали о себе знать: дышать теперь приходилось через раз, о кашле и смехе и вовсе следовало забыть.
Потом Боб извлек из простреленной водолазки Дедову коробку. Повертел в руках, повернул, чтобы рассмотреть входное пулевое отверстие: какой хоть был калибр? Только теперь увидел на тыльной стороне коробки Дедовы каракули. Знакомым бисерным почерком в самом углу было выведено (карандашом, явно наспех, точно за пять секунд до конца света):
«Ни при каких условиях не обращайся в полицию. Отправляйся в Россию. Разыщи Пушкиндта. Санкт-Петербург, «Порфирий Петрович».
PS: сокровища Буссенара ищи в его книгах. По координатам».
Надо же, в банке он этой надписи не заметил. Никудышный из него Шерлок Холмс. Абсолютно никакой наблюдательности.
Но главное — что теперь делать? Он ни сном, ни духом не ведает об этих проклятых сокровищах, а его из-за них едва не пристрелили!
А теперь ещё и в полицию нельзя обращаться. А собственно почему? И зачем ему следует отправляться в Россию? Как французский сочинитель позапрошлого века может быть связан с Россией, кроме того, что в этой самой России напечатали его собрание сочинений? С кем из русских мог перезваниваться Дед? Чем ему поможет какой-то там Пушкиндт?… Постойте-постойте. Пушкиндт. Кажется, это какой-то русский поэт. Что-то типа нашего Гюго, или английского Байрона. Вот только что он написал, ну хоть убейте, не знаю. Впрочем, это не столь важно… И что это за «Порфирий Петрович» такой? Магазин, ресторан, модный клуб?
Ну, Дед, ну, накрутил! Устроил, понимаешь ли, квест. Сплошные намёки, полунамёки, загадки да шифры. Тоже мне Леонардо да Винчи выискался. Хорошо хоть написано всё по-человечески, а не в зеркальном отображении, как дневники флорентийского гения… Нет, ну, неужели нельзя было просто, чёрным по белому, написать, где зарыты эти чертовы сокровища?! Если они, конечно, зарыты, а не упрятаны в каком-нибудь сундуке, на каком-нибудь чердаке, в каком-нибудь забытом Богом шато, как сокровища шевалье Франсуа д'Адока в комиксах Эрже.
Но противиться Дедовой воле Боб не стал. И вот он уже в самолёте. А самолёт летит над Балтикой. В Россию. В Санкт-Петербург…
Но Боб знал, что вернётся. Уже с миллионами Буссенара. И тогда… Тогда он отыщет убийц Деда и… Всё только начинается. Смертельный матч «Робер Робер — «Красная Звезда»» ещё далеко не закончен…
Конец первой части
Часть вторая. Россия
1. Чужая страна
2016, 23 мая, 19 часов 17 минут 23 секунды.
Аэропорт «Пулково», Санкт-Петербург, Россия.
Путин, Достоевский, «Война и мир», Сибирь, снег, балет, водка, икра, нефть, Кремль, Березина.
Вот, пожалуй, и всё, что знал о России Робер (то, что речка, на берегах которой потерпел сокрушительное поражение Наполеон I, находится теперь не в России, а в соседней Беларуси, он даже не догадывался). Ну, и как человек, имеющий отношение к кино, Боб весьма уважительно относился к творчеству русских режиссёров: Эйзенштейна, Герасимова, Тарковского, Бондарчука (естественно Сергея; о творчестве Фёдора Боб не имел ни малейшего представления).
К этому следовало присовокупить несколько дежурных фраз из франко-русского разговорника, что Боб успел выучить между главами романа Буссенара: «Привьет!», «Как дьела?», «Пожалюйста», «Спасьибо», «Как найти Пушкин?»
С последней фразы Боб и решил начать разговоры с местными таксистами.
— Пушкин? — переспросил похожий на гасконца водитель белого «Рено». Боб не знал, что в России есть свои горячие парни из южных провинций. Нос крючком, глаза — агаты, во взоре — огонь. Правда, на голове не берет a-la д’Артаньян, а кепка фасона «Мимино» (видел Робер и пару фильмов Данелии; однако не всё в них уловил).
— Oui, оui, — обрадовался Боб, — Пушкиндт. Oui.
— Да ты не визжи, — поморщился местный гасконец. — Прямо как поросёнок, чес слово: Ви, да ви.
Робер принял насмешку таксиста за знак согласия, решил развить успех. Примерил одну из самых очаровательнейших своих улыбок, — ну, прямо Жан Дюжарден! — прочитал по заранее приготовленной бумажке:
— Погфиги Петговьитщ.
— Не, брат, — покачал головой питерский д’Артаньян, — Александр Серегеич.
— Pourquoi Александг Сеггитщ?
«Гасконец» расхохотался:
— Сперва визжал, теперь квакает. Вот ведь потешный лягушатник. — Растолковал, как мог: — Пушкин — Александр Сергеич. А не Порфирий Петрович. Папу Пушкина Сергеем звали. А самого его — Сашкой, Шуриком, Саньком. — Для пущей убедительности присовокупил один из немногих знакомых ему англицизмов: — Андэстэнд?
Из всей тирады Боб только «андестэнд» и понял. Перешёл на английский:
— I don't quite understand you. I need a ride to a place called «Porfiry Petrovich». I need some Pushkindt.
— Не андэстэнд, — вздохнул таксист.
К беседе подключился водитель автомобиля из новомодной песни — «Лады-Седан» цвета паслёна тёмноплодного:
— А куда этому мусью надо-то?
— Да кто ж его знает, — развел руками владелец «Рено», — всё талдычит «Пушкин, Пушкин», а что «Пушкин», пояснить толком не может.
— А может ему в Пушкин надо? — предположил хозяин ославленной Тимати автомашины. — Ну, в Царское Село. Лицей, там, посмотреть, или Екатерининский дворец.
«Гасконец» ухватился за идею, обратился к непонятливому «мусью»:
— Янтарная комната? Лицей? — Ни с того ни с сего выдал цитату из классика: — «Друзья мои, прекрасен наш союз?»
Робер виновато улыбнулся, пробормотал:
— Погфиги Петговьитщ. — Совсем уже не чая добиться взаимопонимания, чисто автоматически добавил: — Пушкиндт.
— А может ему на Площадь Искусств? Ну, к памятнику Пушкина, — продолжал играть в угадайку владелец «Лады-Седан-баклажан».
— А Порфирий Петрович тогда здесь при чём? — не поддержал версию коллеги «д’Артаньян» в кепке «Мимино».
— Петрович? — нахмурился любитель ребусов. Вдруг просиял, словно Архимед после знаменитого погружения в ванную: — Вспомнил! Есть же такой ресторан — «Петрович»! Где-то на Марата. Там как раз ещё рядом метро «Пушкинская»!
— Дык вроде прикрыли этот ресторан-то, — охладил пыл собрата по ремеслу реновладелец.
— Да? Не знал, — приуныл непризнанный «Архимед». Но не прошло и трёх секунд, как вновь закипел новыми идеями: — А может ему на Мойку? Ну, на последнюю квартиру Пушкина, где он того самого, преставился?
— А Порфирий Петрович там
