19 часов 4 минуты 17 секунд.

Где-то в Париже, Франция.

Сознание включилось мгновенно (так же как и выключилось). А вот регулировка настроек долго ещё барахлила. Перед глазами плыли мутные радужные круги, в ушах что-то гудело и хлюпало.

«Не кисло меня приложили, — подумал Боб. — Интересно чем? И что с моими конечностями: не чую ни рук, ни ног? — Горько пошутил: — Меня что, четвертовали?»

Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. Руки-ноги, естественно, Бобу никто не отрезал, но вот скотчем перемотали изрядно — до посинения. И это — синюшные пальцы перехваченных упаковочной липкой лентой рук — было первое, что увидел Боб после того, как к нему наконец-то вернулось зрение. Хорошо хоть руки связаны спереди, а не за спиной. Можно нос почесать, уши потереть.

Робер и почесал, и потёр. Сразу же вернулись обоняние и слух.

Эх, лучше бы не возвращались. В нос шибануло запахом тлена, уши тут же завяли от громкой восточной музыки. Боб никогда не бывал на Востоке, но сейчас ему показалось, будто сказочный джинн из «1.001 ночи» перенёс его из центра Парижа в трущобы какого-нибудь Багдада.

А вот и аскеры, пожаловали.

Два незнакомца в чёрных балахонах и чёрных же масках-балаклавах (ну, прямо киношные ниндзя; или сообразно не дальне-, а ближневосточному антуражу ассасины?) шагнули к пленнику из полумрака. На груди у каждого (почему-то с правой стороны) — матерчатая красная звезда.

«Красная звезда»!

Ну что ж, со свиданьицем.

Один из чёрных что-то пролаял второму на неизвестном Роберу гортанном языке. Но не арабский, точно. С языком Корана Боб был немного знаком от Малика.

Тот, к которому обращались, кивнул, выключил на телефоне музыку.

Слава Богу! Хоть одной пыткой меньше. Достаточно занемевших рук и ног. Хорошо хоть кляп не додумались в рот запихнуть. Вряд ли для этой цели у них бы нашлись тут чистые тяпки. А вонь здесь такая, что Боб и противогаза бы не отказался.

Но с другой стороны — раз нет кляпа, значит «мен ин блэк» с красными звездами на груди не опасаются, что он будет кричать. Отсюда вывод: звать на помощь — бесполезно.

От невесёлых размышлений каскадёра отвлёк так же лишенный какого либо намёка на веселье голос одного из чёрных незнакомцев.

— Очухался? — Акцент какой-то восточный, сильный. Даже чрезмерно сильный. Какой-то показушный акцент. Или это так кажется, после всего пережитого?

Боб промолчал.

— Гордий, — противно рассмеялся краснозвёздый аскер. — Как дэд.

Боб стиснул зубы, напрягся. Ах вы, гады! Ну, держитесь! Вот только руки с ногами освобожу.

Легко сказать, а вот попробуй сделать. Задачка-то не из простых. Не пожалели скотча чертяги. Слоёв десять намотали, если не больше. А ноги — так и вовсе: намертво прихватили к ножкам стула.

Чёрный вновь заговорил:

— Ти тоже лубишь купаться в кислоте? Или сразу скажешь, где сокровища?

— Какие сокровища? — начал тянуть время Боб. А сам потихоньку, так, чтобы не было заметно со стороны, принялся разминать онемевшие кончики пальцев.

Как-то давно, в детстве, Дед рассказал ему одну удивительную историю. О том, как он путешествовал по амазонской сельве.

Так вот. Однажды Франсуа Робер был вынужден заночевать в болотистом лесу.

«Сколько ни искал, — смеялся Дед, — не нашёл ни фута сухой земли. А спать-то надо, с ног валюсь. Вот и заночевал прямиком на толстенном суку. Залез в спальный мешок, лег для верности на живот, на всякий пожарный привязал себя в двух местах к дереву. Лежу — сплю.

Проснулся оттого, что чувствую: онемела вся нижняя часть тела. Поначалу думал, отлежал: ложе-то не самое удобное, прямо-таки прокрустово. Или веревками слишком сильно перетянул. Протягиваю руку, чтобы, значит, узел ослабить. А вместо веревки нащупываю что-то холодное, скользкое, противное. Оказывается, пока я спал, вокруг моего тела обвилась огромная анаконда! Здоровенная такая змеища, метров пять! То ли позавтракать мною собралась, то ли просто погреться приползла. Но мне что так, что этак — всё одно неудобно. Тело — как не моё, ног уже не чувствую. До мачете не дотянуться. Да и дотянешься, что толку? Руки-то онемели. Ложку не удержат, не то что тяжеленный тесак. Пришлось восстанавливать кровообращение самовнушением. Ну, и попеременным сокращением мышц. То расслабляешь, то напрягаешь. Так и гонял кровь до утра. С восходом солнца рептилия, слава Богу, уползла».

Вот и вспомнилась Бобу та давняя история. Ситуация-то в некотором роде сходственная. Только вместо живой анаконды руки и ноги Робера опутал бездушный скотч. А это еще страшнее. Скотч сам, увы, не уползёт. Придётся что-то придумывать, измысливать.

К усилиям воли Робер присовокупил напряжение мышц. Натужился, пытаясь разогнать кровь по организму, пошевелил пальцами ног. Чувствительность вроде бы начала возвращаться. Но крайне медленно.

Ладно связанные руки и ноги, а вот что с бедуинами этими делать? Настроены они, по всей видимости, отнюдь не шуточно. У одного вон — нож за поясом, у второго — пистолет. Везёт же Бобу сегодня на подобные сладкие парочки. Сперва Лелуш (интересно, выжил ли?) с напарником, теперь эти двое. И почему-то один из двоих завсегда не в меру болтлив, второй наоборот — что воды в рот набрал. Бывает же такое.

Боб продолжил ломать комедию:

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Вы, наверное, меня с кем-то спутали. — А сам исподлобья внимательно изучал помещение, в которое перенёс его сказочный джинн.

Мрачная каморка три на три: то ли подвал, то ли чердак. Низкий потолок, обшарпанные стены, дырявые полы. Освещение — паяльная лампа, стоящая прямо на полу. Всё завалено каким-то барахлом. И всюду пыль, пыль, пыль. А так же птичий помёт и перья. Значит, всё-таки чердак. Тем паче из-под темной драпировки на стене (скорее всего — завешенное окно) пробивается золотой солнечный луч. Где вечером в Париже можно увидеть солнце? Уж точно не в подвале.

«Вознесли меня джабраилы, — хмыкнул про себя Боб. Заметил в углу знакомую коробку: ту самую, из банка. — И Дедову посылку не забыли прихватить. Не дают им, знать, покоя миллионы Буссенара, будь он трижды неладен».

Человек в чёрной маске подошел ближе. В одной руке сверкал нож, в другой — шипела лампа: увы, не Аладдина, паяльная.

— Шутишь? — угрожающе прорычал он. — Я тоже шутки лублу. Колкие, — незнакомец поводил перед носом Боба острым ятаганоподобным тесаком. — И горячие. — В стращающем дефиле приняла участие и лампа. Пахнуло горящим бензином. — С чего начнём?

— Некоторые любят погорячее, — отшутился названием древней киношки с Мэрилин Монро в главной роли Робер.

— Будет тебе погорячее, — рыкнул черный человек и поднял руку с