Снаружи царила непроглядная ночь. Мириады звёзд подмигивали из глубины космоса, отчётливо вырисовывая созвездия Большой и Малой Медведицы, между которыми ярко горела Полярная звезда. Палубу освещал прожектор, установленный на крыше надстройки. Его яркий белый луч простирался далеко вперёд, озаряя путь капитану.

Лейгур крепко обхватил руками фальшборт и наклонился немного вперёд.

— Ниласовый лёд*. Тонкий, не больше десяти сантиметров, — произнёс он.

— Ну уж с ниласом это судёнышко справится наверняка, — добавил Юдичев, потирая озябшие плечи.

* * *

*Ниласовый лёд — молодой лёд в виде тонкой эластичной ледяной корки.

Лейгур наклонился ещё чуть дальше.

— У них здесь дополнительная обшивка вдоль ватерлинии для большего давления. — Исландец спрыгнул с фальшборта обратно на палубу. — Это судно хоть и маленькое, да удаленькое. Оно вполне может пройти среди льдов толще склянки, но в наших застряло бы непременно, или затонуло бы вовсе.

Дверь мостика открылась, и к ним вышел Олаф. Лейгур обратился к нему на исландском, на что тот покачал головой и встал рядом с Матвеем.

— Хотел предложить ему помощь, но он говорит, что Бригитта сама прекрасно справится, — сказал Лейгур, переведя с исландского. — Говорит, она ходит по северным льдам с пятнадцати лет.

— С пятнадцати лет? — Арина не скрывала удивления. Она посмотрела в сторону мостика, где в маленьком окошке горел оранжевый свет и виднелся затылок капитана.

Матвей заметил, как Олаф смотрит на его ваттбраслет, попутно говоря что-то Лейгуру.

— Интересуется браслетом? — предположил собиратель.

— Да. Просит дать взглянуть, если ты не возражаешь.

Матвей отстегнул ремешок и без колебаний отдал его Олафу. Пока норвежец перебирал в руках устройство, внимательно осматривая его со всех сторон, Лейгур, по всей видимости, объяснял его прямое назначение. Иногда Олаф прерывал его и спрашивал что-то на исландском, указывая на проводок или экран, а затем получал незамедлительный ответ.

Пока Лейгур рассказывал о предназначении ваттбраслета, Матвей обратил внимание, как Тихон, находившийся на корме, подошёл к натянутому на что-то большому брезенту. Он коснулся края полотна и стал его приподнимать.

— Тихон! — окликнул его Матвей.

Мальчик немедленно отпустил брезент.

— Мы тут вроде как гости. Не стоит совать свой нос куда не попадя.

Олаф заметил это, с безразличием махнул рукой и вернулся к изучению ваттбраслета.

— Он говорит, что парень может посмотреть, — сказал исландец и сам перевёл любопытный взгляд на брезент. Видно, ему самому стало интересно, что же скрывается за ним.

Тихон с торжествующей улыбкой осторожно потянул старое полотнище за собой и оголил пулемётную установку, зафиксированную на тумбе, которая позволяла стрелку вращать ствол оружия на все триста шестьдесят градусов. Прежде Матвею не доводилось видеть подобного оружия, особенно установленного на корме корабля.

Наблюдая, как Тихон с открытым ртом ходит вокруг пулемёта, водя по стальным механизмам пальцами, Матвея вдруг посетил всего-навсего один вопрос:

— Можешь спросить Олафа, для чего им эта громадина?

— Скорее, для кого… — поправил его Юдичев и подошёл к Тихону, коснувшись ствола толщиной с собственную руку. — Таким калибром можно и лес рубить.

Лейгур и сам прервался от разъяснений насчёт браслета и, не сводя глаз с пулемёта, обратился к Олафу с вопросом Матвея. Норвежец ответил спокойно, как-то буднично, словно речь шла об обыкновенной винтовке, стреляющей пулями калибра 5.56.

— Хм… — задумался Лейгур, выслушав ответ.

— Ну? Что он сказал?

— Говорит, что это орудие помогает против… как бы это правильно перевести… водяных ходунов? — Исландец посмотрел на собирателя. — Полагаю, так они называют шустриков.

Тихон отдёрнул руку от орудия так, будто очередное прикосновение было способно призвать ходячих по воде мерзляков.

Арина обратилась к Матвею:

— Кажется, ты упоминал каких-то шустриков, когда мы подплывали к Захваченным землям.

— Да, — ответил собиратель, — я сталкивался с ними пару раз, ещё когда мы промышляли собирательством с Дэном. — Упоминание друга вновь неприятно резануло сердце. — Чаще всего их можно встретить в северном полушарии, у берегов Канады или Европы, при условии подходящей для их выживания температуры, само собой. Для наших краёв шустрики в диковинку, они там не водятся, а вот, видимо, для выживших со Шпицбергена…

Матвей посмотрел на Олафа, который чуть ли не взглядом разбирал ваттбраслет на детали. Ему постепенно стало проясняться, с какими, вероятно, проблемами сталкиваются жители северного архипелага.

— А нам не стоит переживать насчёт шустриков сейчас? — Маша стала посматривать в море, где куски льда расступались перед идущим судном.

— Полагаю, в таком случае, наш новый норвежский друг уже сидел бы за этим пулемётом, крутя головой по сторонам, — сказал Матвей. — Да и ночь довольно прохладная. Думаю, нам ничего не угрожает.

Тихон набросил брезент на пулемёт со словами:

— Вот бы пострелять из такой.

На рассвете судно норвежцев вышло в Баренцево море. Целую ночь капитан Бригитта преодолевала льды в проливе, не покидая мостик и не отводя глаз от приборов и освещаемого прожектором курса впереди. Олаф сказал, что им страшно повезло, так как льды Белого моря в это время года встречаются толще и старше обычной склянки.

Теперь же в свете яркого солнца всюду простиралась только морская гладь, без единого кусочка льда и земли на горизонте. Шуршали волны, тихо гудел двигатель, и все эти звуки наполняли сердца выживших долгожданным спокойствием, которого они не испытывали с того самого дня, как впервые высадились на захваченные земли.

Судно шло на автопилоте, держа курс на архипелаг. Олаф сказал, что теперь плавание займёт у них полтора дня, и завтра в полдень они должны будут причалить к порту Лонгйира. Его речь звучала воодушевляюще, будто он хотел как можно скорее показать им родное поселение.

Бригитта, в отличие от своего напарника, оказалась менее дружелюбной. Когда она опустилась в каюту для обещанного разговора, её пропитанный недоверием взгляд не сходил с чужаков ни на минуту, а ладонь постоянно лежала на рукоятке мачете, висевшего у неё за поясом. Возле её ног змейкой плутал тот самый чёрный кот, по всей видимости, перенявший повадки своей хозяйки: он чурался остальных, даже Олафа, а на «кис-кис» не обращал ни малейшего внимания, предпочтя свернуться калачиком в дальнем углу и поглядывать прищуренными зелёными глазами на явившихся в его морской дом пришельцев.

Норвежка обошлась без приветствия. Первые её слова, прозвучавшие грубым голосом, были расспросами о том, кто они и что делали в Северодвинске.

— Расскажи ей всё, как мы