Позже, когда они остались вдвоем с Ричардом, Слоун сказала:

– Не думаю, что она знает.

– Она должна знать.

– Я почти уверена, что нет.

Ни Ричард, ни Слоун не хотели разрушать то, что имели. Но что-то произошло, и отменить это было нельзя. Из окна она видела маяки – они никогда не выключались. Она ощущала какую-то тревогу, ощущала всем своим существом. Долгое время она жила в постоянном страхе: вдруг Дженни ничего не знает – сидит дома, печет печенье для детей, пропалывает сад, волнуется из-за денег… И не знает, чем ее партнер занимается вечерами. Слоун боялась, что все откроется, что ее назовут ужасной женщиной. И со временем так и произошло.

Стояла зима, но было не холодно. Слоун гуляла с соседской собакой. Ричард уехал. Она скучала по нему, но чувствовала себя вполне спокойно. Она занималась домом, читала, встречалась с подругами. После прогулки она решила зайти на рынок, купить что-нибудь забавное для детей. Иногда они любили что-нибудь вместе испечь или украсить. Вот в такие беззаботные и радостные моменты кирпич обычно и падает на голову.

На повороте, откуда она видела океан, звякнул телефон.

«Я залезла в телефон Уэса. Прочитала вашу переписку. Я видела твои фото».

Незадолго до этого Слоун написала Уэсу, предложив встретиться. Она написала что-то легкомысленное типа «не могу дождаться…». И вот пришел ответ.

Ей показалось, что улица смотрит на нее множеством глаз. Глаза обрели даже ягоды на замерзших ветках. Слоун почувствовала себя голой, отвратительной. В тот миг она перестала быть матерью, женой, хозяйкой ресторана… Она даже не была здоровым человеком. Ее окутала непроглядная тьма.

Чтобы не упасть, она крепче ухватилась за поводок. Слоун пыталась сосредоточиться на собаке. Пес не знал, что за человек стоит перед ним. Стыд охватил Слоун, но за ним ничего не было. Слоун не чувствовала ничего внутри. Может быть, она снова умерла? Как бы тяжело ей ни было, но она понимала: ответить нужно немедленно. Слоун огляделась, не сидит ли Дженни в припаркованной машине, не наблюдает ли за ней.

«Это не то, что ты думаешь», – написала она. Увидев эти слова на экране, она мгновенно возненавидела себя.

Слоун знала, что в подобных ситуациях почти все оказывается именно тем, чем думаешь.

Она стояла на дороге, и отвращение к себе росло и крепло, становясь выше деревьев. До сегодняшнего дня Слоун думала: «Может быть, все нормально. Может быть, она знает. Может быть, она пока еще только знает, но когда-нибудь тоже будет с нами».

Но более притворяться было невозможно. Именно тогда Слоун поняла, что всегда знала: Дженни ни о чем не догадывается. Ей просто хотелось убеждать себя в обратном.

Пришло еще одно сообщение. Дженни писала, что никогда больше не хочет ни разговаривать со Слоун, ни видеть ее, ни слышать о ней. Но ей нужно знать, что Слоун ничем ее не заразила.

Слоун замутило.

Она знала, что до нее никому нет дела, но ей хотелось попытаться спасти Дженни и Уэса. Ей хотелось защитить Уэса, помочь ему.

Слоун не ответила. Дженни настаивала. Она хотела знать, не больна ли Слоун. И знать это она хотела немедленно.

Слоун снова все отрицала. Она написала, что между ней и Уэсом был неподобающий флирт – и только. «И только», – написала она. Слоун смотрела на слова на своем экране. Собака не тянула за поводок. Пес просто сидел и ждал.

Было две разные правды. Первая заключалась в том, что Слоун никогда не считала, что должна думать о Дженни. Принимать правильные решения для партнера должен был Уэс. Вторая правда – пожалуй, даже более истинная, чем первая, – была в том, что мужчины думают не так, как женщины. Возможно, Слоун в чем-то была сексисткой, но она знала, что мужчины могут быть эгоистами. Пока их потребности удовлетворяются, они не думают о цене. Это она, Слоун, женщина, должна была позаботиться о другой женщине.

Была и третья правда: присутствие Уэса в ее жизни делало Слоун цельной. Он делал нормальным то, чем она занималась с мужем. Она даже не понимала, как жила бы без него.

Контакты прекратились почти мгновенно. Слоун хотела, чтобы Ричард поговорил с Дженни. Ричард ответил, что подумает. Прошло какое-то время, и он сказал, что лучше оставить все как есть. Пусть угли остынут. Не стоит вмешиваться в жизнь другой пары.

– Но мы уже вмешались, – возразила Слоун.

Несколько месяцев Слоун не знала, останется ли Уэс с Дженни. Она тревожилась об их семье, о детях. Слухи были прямолинейны: у Слоун интрижка с Уэсом. Как всегда, сплетники не вникали во все сложности. Еще меньше им нужна была истина.

Слоун страдала. Она тосковала по Уэсу, по мужчине, который сделал ее жизнь спокойной и заставил поверить, что такой образ жизни не столь уж и странен. Конечно, Ричард всегда был ее опорой, а Уэс был человеком со стороны, но именно он помог сделать ее выбор законным. Он стал настоящим другом. Он сделал то, чего хотел для нее Ричард: помог почувствовать себя менее сексуальной, но более любимой.

Она безумно хотела, чтобы Ричард объяснил Дженни, что это он толкнул Слоун на этот шаг. И это была правда. Она хотела, чтобы он сказал: «Послушай, это не Слоун соблазнила Уэса. Мы неправильно представляли себе ваши отношения. И мы сделали это вместе. А не одна Слоун. Она не такая, как ты думаешь».

Об этом думала не только Слоун. Ее лучшая подруга Ингрид сказала:

– Ричарду нужно сходить к той женщине. Это нужно сделать.

Через несколько месяцев Слоун увидела всю семью на пароме. Она была одна. И почувствовала едкую кислоту во рту. Страх. К счастью, Дженни что-то искала в сумочке. Уэс и дети болтали и смотрели на воду. Они на что-то указывали, Дженни посмотрела туда же, и они засмеялись. Слоун видела, что они счастливы. «Это пустое, – подумала она. – Все прошло. Ничего плохого не случилось».

Она подумала, что Уэс заметил ее, но ни он, ни Дженни этого никак не показали и продолжали смеяться и болтать, как счастливая семья. Слоун села в свою машину и просидела там до самого конца. Она ощущала странное облегчение. Слоун думала, видел ли ее Уэс. Похоже, что да, но, конечно же, вполне возможно, что и нет. Возможно, что ее вообще никто не видел.

Лина

Следующее сообщение от него пришло в четыре часа. Дети были дома. В