Шрифт:
Закладка:
- И вот понимаешь, тогда, после той ночи у Соломертви у меня что-то переклинило, что-то поменялось...
- Понятное дело, ты же впервые употребил галлюциноген. Так всегда бывает. - спокойно ответил я, затягиваясь едким дымом.
- Да нет, я прям вообще пересмотрел в ту ночь всю свою жизнь, понимаешь?
- Ну и что же ты пересмотрел?
- Да всё. И моё отношение ко всему вокруг, к себе... к Войску...
- Ты хочешь уволиться?
Его разговоры вокруг да около были слишком плохо завуалированы. Я знал Чернижку, но с момента, как мы встретились в лагере, мне начало казаться, что он действительно слегка изменился. А изменения человека всякий раз, так или иначе, связываются и с его основной деятельностью. Логично же.
- Я хочу жить. Я просто хочу жить. Я столько ещё не видел, ничего не создал. Я хочу обойти все Творцовые земли. Может даже в Топи сплавать. Найти девушку, не такую, как остальные, чтобы любить её, и чтобы она любила меня. Нарожать детей там. - он немного помолчал, вырисовывая каракули тонкой веткой на степном песке, затем посмотрел в мою сторону и продолжил: - Знаешь, когда мы были в Крайграде, после того как я вышел через чёрный ход, я увидел огни пригородной деревушки, и моё окисленное сознание направило меня туда. Протопав до туда, я встал неподалёку от деревни, спрятался за небольшим амбаром передо мной, и начал высматривать, что там сельчане делают. У них, видимо, тоже был какой-то свой праздник в ту ночь. Они крутили хороводы, затем молодые, нашего возраста, прыгали через небольшой костёр. Потом разбивались на пары и танцевали, либо уходили в дома или на сеновалы вдалеке. Дети играли в догонялки и прятки. Было такое чувство, будто они и не знали о том, что не так далеко, на востоке, бушует война, что совсем рядом такие же молодые конфедераты пачками становятся удобрением для этой и для мертвой земли. Более того, будто их и не парило то, что происходит в городе, всё это неравенство, каждодневное выживание, периодическая нехватка пшена. Будто бы они просто жили. Есть у них небо Метал-Бога над головой, и есть они друг у друга, и больше ничего не надо. Есть их деревенская община, а есть остальной мир вокруг. Я всю свою недолгую жизнь сначала жил вокруг рудников и каменоломен, на которых уже с десяти лет работал, а потом бесконечные битвы, кровь и смерть. И в этот момент моё "плохое путешествие" от грибнухи как рукой сняло. Я всё это время жил в пузыре, между шахтами и мечёвкой, между тяжёлой жизнью и войной. Такое мне осознание пришло. Я не видел другого мира, я не видел любви, не видел нормальной дружной семьи, не видел ничего кроме боли. Я думал, что так оно и есть, так оно везде, что, мол, таков мир. Что все наши развлечения существуют только для того, чтобы заглушать боль от кроваво-серого жестокого мира вокруг. Мне девятнадцать лет, а я даже будто и не испытывал никогда чего-то, кроме необходимости в труде и заботой о том, где бы добыть монеты и как бы получше обустроиться. На рудниках от меня требовали результата, в племенной школе меня учили ненависти, дома из меня выбивали любую слабость. И увидев эту радость, этот внутренний покой, эту любовь на лицах людей в небольшой деревушке, их заботу друг о друге, их простую, понятную жизнь, я решил, что, может, не все живут так, как я? Может, есть и иная жизнь...
Лицо Чернижки скорчилось, а на глазах навернулись слёзы, которые он всеми силами старался сдержать. Чернижка редко говорил о своей жизни до вступления в Войско. Да он в целом говорил реже, чем всё наше окружение. Чернижка всегда казался мне весёлым парнишкой, который не относится ко всему так серьёзно, и, в какой-то мере, я даже завидовал этому своему образу в отношении соплеменника. А теперь я увидел перед собой глубоко несчастного человека, недавнего подростка, чья судьба оказалась не такой прозрачной, как он сам и выказывал всем своим видом. До этого момента. Я хотел ему сказать что, возможно, он заблуждается, и то, что он увидел той ночью, необязательно происходит постоянно, что на то он и праздник, чтобы веселиться. Хотел ответить, что жизнь деревенских людей нисколько не проще, просто, скорее всего, иная, но ни такая яркая, как он себе представил. Но не стал. Ему этого не нужно. Ему просто нужна мечта. Нужен свет в конце тоннеля, который придавал бы сил и стремлений. Давал возможность жить дальше в этом мире тьмы и страданий. Ему нужна поддержка, защищённость и цель. Именно это он, видимо, и искал в Войске, но не нашёл. Вместо этого я приобнял его, дав выплакаться себе в грудь, как это сделала бы любящая мать, затем, когда он подуспокоился, крепко сжал его плечо и, без эмоций посмотрев ему в глаза, задвинул стандартную телегу о том, что в его силах взять свою жизнь в руки и делать так, как он считает нужным, не оглядываясь назад и стоически переживая всевозможные изменения, как это сделал бы любящий отец, а после этого протянул папиросу и дал хлебнуть своей крепкой скульки, как это сделал бы любящий старший брат. Чернижка сделал добротный глоток и, добыв огонь, глубоко втянул в лёгкие крепкий дым, немного потупил в пустоту, а после взглянул в мои роговицы и добавил:
- Если... Когда мы отобьём это наступление, и на границе снова станет плюс-минус спокойно, я уйду из Войска. Я уже обговорил эту возможность с Чревосмертью. Я накопил небольшую сумму, которой мне хватит, чтобы добраться до Образцовской Республики, Тобиас Вандерфлэйм дал мне контакты своего школьного друга, что держит торговую точку в Восточном порту. Попробую устроиться к нему, накоплю денег и отправлюсь в Джексонвилль. Начну новую жизнь в столице Поп-Империи, а дальше посмотрим, что будет. Может накоплю
