Шрифт:
Закладка:
«Я не сделала ничего дурного, чтобы Геул карал меня таким несчастьем. У меня обязательно будет красавец сын, который превзойдет по силе отца. Как же я его назову? Может, Харальд? Или Расмус?»
Воспоминания уносили Наоми в те дни, когда она сама была крошкой, когда мама играла с ней и впервые отдала няне для обучения. «Я сама выучу сына всему, что знаю, – думала она, – а Лонгрен передаст ему свой опыт и воинские навыки. Мы вырастим наше чадо вместе. Король смягчится, когда увидит личико наследника. Разве может случиться иначе? Это будет прехорошенькое личико». Внутренний голос наталкивал на мысль, что надежда – самообман, но Наоми заглушила его. Здесь не выжить, если не верить хоть во что-то хорошее.
– Ваше величество… – Услышав женский голос, Наоми остановилась. На дорожке возник полноватый силуэт служанки, по возрасту годящейся ей в матери. Она прихрамывала, но при этом довольно быстро доковыляла до девушки. – Королеве не пристало гулять в такой час, тем более, без сопровождения. Почему вы не в покоях?
– Не так уж и поздно, – отозвалась Наоми, – после прогулки мне лучше спится.
– Ах, здесь вечером бродят неприятные люди. Позвольте проводить вас? Не хочется, чтобы вы стали свидетельницей непристойных разговоров.
Наоми не была расположена спорить: хоть она королева, но авторитетом не обладает. Сколько раз на нее гадливо смотрели стражники, а самые гнусные, не стесняясь, раздевали взглядом. Если возьмут силой, что сделает Лонгрен? Убьет ее вместе с виновниками, ведь слабые, по его мнению, недостойны жизни. Наоми бросила взгляд на окна спальни и заметила свет. Лонгрен еще не спал. «Может, он ждет меня?» – подумала девушка с жалящей надеждой. Нужно использовать шанс.
Неспешно поднявшись по ступеням, Наоми свернула в коридор, направившись к покоям почти в хорошем расположении духа. Карауливший стражник сухо поприветствовал ее и преградил путь. Наоми вопросительно вздернула бровь.
– Королева, его величество… занят.
– Как вы смеете мешать мне пройти к мужу?
– Я подчиняюсь только приказам короля.
– И он приказывал не впускать меня?
Стражник замялся. Недоумевая, Наоми обошла его и толкнула дверь. Разочарование и обида тут же хлестнули ее по лицу. Ноги едва не подкосились. Не хотелось принимать то, что она увидела. Громкие стоны перебивало прерывистое дыхание. Жалобно скрипела кровать. Наоми застыла на пороге, несколько секунд смотря на то, что Лонгрен делает с этой бесстыжей рабыней, как сверкает ее белоснежная спина и трясутся округлые груди.
Сердце девушки сжалось и замерло. Она встретилась с мужем взглядом и не заметила ни стыда, ни сожаления. Мисора тоже увидела, что кто-то вошел, и повернула голову: хищные глаза ее торжествующе сверкнули. Ни капли смущения и страха. Они даже не прекратили! Невообразимо! Наоми отступила, позволив двери захлопнуться. Слезная пелена уже исказила пространство, и, чувствуя, что бесконечно унижена, королева бросилась прочь. Мысли путались. Отмершее сердце стучало так сильно, что отзывалось глухой ноющей болью.
«За что? Почему он со мной так?» Девушка неслась вниз по лестнице. Исчезли мысли о ребенке, любви, которой так хотелось добиться. Все растворилось в обнаженном женском теле, в какой-то грязной потаскухе. «Почему он захотел ее, а не меня? Разве я не моложе? Разве я не красивее? Разве я не благородных кровей?»
Рыдания безудержно вырывались из груди. Маленькая ножка соскользнула, и Наоми пролетела до конца лестницы, больно ударившись коленом и чудом не приложившись головой. Треснул шов на платье. От досады даже не хотелось подниматься, и, зарывшись в полыхающие ладони, девушка предалась нахлынувшему отчаянию.
* * *
– Кажется, ваша жена расстроилась, – насмешливо заметила Мисора, растянувшись на бархатном покрывале и неспешно наматывая прядь своих волос на палец. Все случилось так спонтанно. Она шла на кухню, чтобы закончить мытье посуды, но король перехватил ее по пути. Несколько лестничных пролетов, и вот она уже в его комнате. Лонгрен разрывает уродское платье, бросает ее на удивительно мягкую кровать. Мисора никогда в такой не оказывалась. Что-то извращенно-приятное было в действиях короля. Его грубость на уютной перине почти не смущала. А уж когда завалилась королева… Ради этого лица стоило стонать громче! Мисоре хотелось хохотать. Какая жалкая дура! Взяла и убежала, слова грубого не обронив. Лонгрен уже поднялся и теперь вновь облачался в одежду, беспорядочно разбросанную вокруг кровати.
– Это не должно тебя волновать. Больше ты на кухне не работаешь, будь благодарна.
– Правда? – удивилась женщина. – А что же я теперь буду делать?
– Все, что я захочу. Будешь моей наложницей. Я велю, чтобы тебя одели и хорошо кормили. Комнату тоже получишь отдельную.
– Вы очень щедры, ваше величество. – Мисора приподнялась, наградив короля обольстительной улыбкой, но тот остался равнодушен к ней.
– Когда я вернусь, тебя здесь быть не должно, – сказал Лонгрен, покидая комнату, и Мисора в последний раз сладко потянулась. Она медленно поднялась и, не спеша облачаясь в одежды, осмотрелась. В порыве страсти было не до разглядывания убранства. Роскошно, даже уютно. Золото, бархат, темный дуб. Полумрак навевал атмосферу мистической пикантности. «Вот бы и мне такую комнату», – размышляла Мисора, вообразив, что в скором времени ей предоставят условия получше. «Подумать только… любовница короля. Я лежу там, где лежала его жена».
От самолюбия едва не перехватывало дыхание. Улыбнувшись собственному успеху, Мисора соскользнула с кровати и приблизилась к комоду, над которым висело широкое зеркало в бронзовой раме. Она самодовольно взглянула на отражение, оценив сначала лицо, затем плечи и налившуюся желанием грудь. «А я все еще красива. Не зря становлюсь предметом интереса самых великих мужчин. Жена Лонгрена – бледная моль… совсем ему не подходит. С таким лицом нельзя быть королевой, а вот с моим… Дар и проклятье Энэйн».
Мисора дотянулась до золотой короны, видом напоминающей круг смертельно заточенных лезвий и, представив, как нелепо смотрелась бы она на крохотной головке Наоми, примерила ее на свою. Запрыгнув на комод, чтобы вдоволь полюбоваться собственными прелестями, Мисора представила себя королевой: настоящей, желанной, властной – и тут же утонула в собственном тщеславии.
Глава 27
