они могут выяснить?

– Ничего, потому что мы ничего им не скажем. – Он поймал ее за запястье, когда она проходила мимо, и притянул к себе. – Я не хочу, чтобы ты болтала с императрицей и выдавала ей все, слышишь? Я знаю, какие женщины сплетницы.

– Я не дура, – ответила она. – Мы с императрицей хорошо понимаем друг друга. – Она высвободилась, потирая место, куда впились его пальцы. – Тебе бы следовало поощрять меня говорить с ней и выпытывать информацию, но ты же не хочешь, чтобы я обладала такой властью?

– Это мужское дело. Тебе вмешиваться запрещено.

Она стиснула зубы.

– Предупреждаю тебя. – Он погрозил ей указательным пальцем. – Я не потерплю никаких заговоров.

– Тебе не приходит в голову, что я могу попытаться тебе помочь?

– Нет, – бросил он. – Не приходит. – Он вышел из комнаты и направился по коридору в свои покои. Тьерри де Галеран стоял на страже у входа и одарил Алиенору многозначительной ухмылкой. Она потерла запястье, за которое ее схватил Людовик, и раздражение его глупостью переросло в гнев. Греки быстро узнают от своих шпионов, что король и королева франков не в ладах друг с другом. Какой смысл было приказывать ей быть осторожной, если по его поступкам и так все ясно?

От пышности и роскоши Константинополя у Алиеноры перехватывало дыхание. На восходе и закате город сиял в блеске позолоты, бронзы и золота. Ирина повела ее на крышу Влахернского дворца и в великолепный день, когда светило белое солнце и дул легкий бриз, показала Алиеноре ипподром, форумы императоров Константина и Феодосия, собор Святой Софии. За рекой кварталы генуэзских торговцев в Галате сверкали, как золотая шкатулка. Ирина говорила быстро, указывая на все быстрыми движениями, словно желая исполнить обязанности хозяйки и ничего не упустить.

Константинополь был утомителен. Когда хозяева возили их по городу и показывали одну удивительную достопримечательность за другой, Алиенора обнаружила, что видит перед собой аморфное пятно из хрусталя, мрамора и золота. Это было похоже на одурманивание или удушье, и при всей своей красоте в городе будто давили стены. Людовик проводил часы, поклоняясь драгоценным святыням, по сравнению с которыми церковь Сен-Дени меркла.

Французская армия была вынуждена оставаться за пределами оборонительных стен в палатках, воинов пропускали в ворота только в строго контролируемом небольшом количестве. Император не собирался выпускать толпу на свободу в своем городе. Впечатления солдат от Константинополя отличались от впечатлений их сеньора и дамы, поскольку они видели то, чего не видели Людовик и Алиенора, но это было не менее познавательно. Солдаты увидели зловонный, затхлый мир бедняков, кишащий болезнями и воровством. На темных, узких улицах в недрах величайшего города христианства, где даже в полдень царили сумерки, обитатели вели убогую жизнь. Паломники и солдаты сообщали своим товарищам, что город похож на огромный золотой камень, который перевернули, чтобы обнаружить под ним грязь и извивающихся тварей, и по сравнению с этим даже самые промозглые и неприятные уголки Парижа казались залитыми ярким светом.

Прошло две недели, и Людовик продолжал ждать прибытия той части своей армии, которая шла другим путем. Накануне этого выпал праздник святого Дионисия, и император послал Людовику избранную группу священнослужителей для совершения службы в честь этого святого. Каждому монаху вручили высокую свечу, искусно украшенную сусальным золотом и яркими красками. Среди греков были евнухи, кастрированные до того, как у них огрубел голос. Полнотелые и рыхлые, они пели сладкими высокими голосами, которые сливались с более глубокими и низкими мужскими тонами – эти чудесные звуки доводили Людовика до слез.

Алиенора задумалась о цели этого музыкального подарка, поскольку знала, что греки слишком хитры, чтобы дарить что-то просто так, даже если они тоже отмечают праздник святого Дионисия. Тем не менее служба была прекрасной, и она вежливо поблагодарила Ирину.

Императрица улыбнулась и поправила драпировку своего далматика на рукаве так, чтобы золотой край упал точно по прямой. Они сидели в одном из многочисленных покоев Ирины во Влахернском дворце, из открытых окон которого открывался великолепный вид на Золотой Рог. Слуги неслышно подносили сладкое вино и нежные пирожные с розовой водой.

– Мы с императором сделали все возможное, чтобы вы стали желанными гостями в нашей стране, и нам показалось, что это подходящая кульминация.

Алиенора уловила последнее слово. Она потянулась к изящному стеклянному кубку на инкрустированном мозаикой столике.

– Кульминация?

Ирина помахала гладкой, ухоженной рукой.

– Естественно, после прибытия вашего войска из Италии вы захотите продолжить свое путешествие.

– Это так, – подтвердила Алиенора. – Но войску нужно будет отдохнуть, прежде чем мы снова отправимся в путь.

Ирина склонила голову.

– Мы рады приветствовать их, пока готовим лодки и припасы. Однако твои родственники в Антиохии, должно быть, с тревогой ожидают твоего прибытия. – Она изобразила озабоченное выражение лица.

«Значит, император хочет, чтобы мы уехали», – подумала Алиенора, и праздничная служба в честь святого Дионисия была призвана поставить точку в их пребывании во дворце.

– Мой дядя будет рад нам, – ответила она, – но он понимает опасность нашего путешествия и хотел бы, чтобы мы отправились в путь хорошо подготовленными и сильными.

– Я понимаю, но вы должны уехать, пока не наступила зима. – Ирина наклонилась к ней, как бы открывая секрет. – Моему мужу поступили сообщения о том, что немецкая армия разгромила все сопротивление, которое она встречала до сих пор. Произошло сражение, и тысячи турок были убиты. Ваш путь будет чист, если вы пойдете сейчас.

Алиенора очень удивилась:

– Таких новостей я не получала.

Ирина самодовольно улыбнулась.

– Я знаю. Гонец вернулся совсем недавно. Император отправит весточку вашему мужу сегодня же.

– Даже если так, мы должны дождаться нашего войска из Апулии и затем отправиться вместе. Так всегда было принято.

Ирина наклонила голову.

– Естественно, вы должны поступать так, как считаете нужным, но император намерен устроить для вас лагерь на другой стороне рукава Святого Георгия, чтобы вы могли готовиться к выступлению оттуда.

Алиенора поблагодарила хозяйку, и разговор перешел на другие темы, но, как только подвернулась возможность, она вежливо откланялась и поспешила к Людовику.

Он находился в своих покоях вместе со старшими баронами и церковниками. О его озабоченности говорило то, что он не взглянул на нее, когда она вошла в комнату, и не попытался поставить ее на место. Жоффруа и Сальдебрейль де Санзе тоже были там, и первый из них обменялся с ней быстрым взглядом.

– Императрица только что рассказала мне о победе войска Германии, – сказала Алиенора.

Щеки Людовика раскраснелись, а глаза засияли.

– Четырнадцать тысяч турок погибли, – ответил он.

– Огромные цифры. Как вы думаете, это правда?