на Откровение, знает, что Великое Существо есть содержащаяся внутри Божественной Мысли антитеза этой Божественной Мысли, потому что Бытие – это внутренняя антитеза Божественной Мысли, которая является последней стадией её нисхождения вниз самой себя. Условно говоря, это копчик внутри динамики (сверху вниз) Божественной Мысли. И эта точка, этот копчик, представляя собой Великое Существо, которое содержит в себе всё и повторяется в зеркалах миров, есть Люцифер, Денница, Сатана, Иблис.

Не следует представлять себе Сатану обязательно как крылатого козла с рогами. Это сияющее существо, абсолютно гармоничное, ему принадлежат красота, свет, гармония. Почему первые христиане инстинктивно ненавидели гармонию и красоту? Почему они носили рубища, почему они подозрительно относились к украшениям? Потому что они знали, что музы, Мусагет, Аполлон – это всё Великое Существо. Потом, для людей, которые всё равно находились в луче «натурального» язычества, поскольку они существа глиняные, – для них образ Христа и образ Люцифера слились в одно, и люди стали реально отождествлять одно и другое. Мы находим имя Люцифера в посланиях Павла, когда он называет Христа «утренней звездой». Без всяких аллюзий, прямым текстом говорится. Но это сильнейшее уклонение от монотеизма, потому что монотеизм чётко различает Бытие как дьявола, а Божественную Мысль как то, что держит в себе эту точку Бытия в качестве своей антитезы, которую эта Божественная Мысль должна преодолеть, победить. Почему? Потому что апория, являющаяся главным содержанием Божественной Мысли (невозможное есть главное содержание Божественной Мысли), не может быть решена до тех пор, пока Божественная Мысль не спустится вниз самой себя, к своей противоположности, которая является Бытием, и не преодолеет эту противоположность. После чего она вернётся к своей подлинной, истинной сути (уже апористической), и там преодолеет эту апорию наверху.

Так вот, получается, что невозможное, сокрытое несколькими уровнями, то есть сокрытое бесконечностью, которая отрицает и не допускает невозможное, потом сокрытое Бытием, – это невозможное бросает лучик, который падает в недра, в глубь Бытия. И этот лучик, этот чёрный блик, «зайчик» чёрного солнца, который обнаруживает себя в центре сияющего зарева (Бытие – это сияющее зарево, чистый свет, сияние, это чистый люциферизм), и в самый центр этого сияния падает чёрная точка из невозможного, и она обнаруживается в недрах этого Бытия в одном единственном месте как сознание.

Я хочу подчеркнуть, что невозможное – это Сам истинный Бог, Который является обладателем собственной Мысли и содержанием собственной Мысли, Он существует как Невозможное, потому что Он является предметом апории и таковым Его мыслит Его собственная Мысль – как невозможное. Из Него этот лучик бросает чёрный блик в центр сияющего Бытия, которое на самом деле является «сортиром», страшным инфернальным падением внутри самой Мысли в его собственную же противоположность. Что называется – на дне выгребной ямы сияет пронзительный зайчик света, попавший через щель.

Это, только это – в данном конкретном случае – становится сознанием, – тем, которое мы называем свидетельствующим сознанием, и становится таковым (свидетельствующим сознанием) только в том случае, когда оно сияет в центре Бытия. А центром бытия оказывается Адам. Провиденциально Адам стал той избранной фигурой, в которую Божественная Мысль предопределила падение этого лучика. То есть там, где невозможное, которое сокрыто отрицанием себя, это невозможное обнаруживает себя в самом низу. Потому что из чего сделан Адам? Он сделан из глины. Нет ничего более костного и инертного, это субстанция субстанций, это экстракция субстанции. Тем более он сделан из двух типов глины: из глины земной и из глины небесной (из глины грубой и из глины жидкой). Сделан как кукла. Это самое падение.

И вот невозможное, которое Всевышний называет Своим Духом (это невозможное, которое есть содержание апории, контента Божественной Мысли о Нём Самом, – это и есть Дух Божий, частица, пятнышко, «зайчик» из чёрного солнца этой непостижимости) падает в сердце глиняной куклы и становится там сознанием.

Адам пробуждается, Божественная Мысль, которую мы для краткости называем «Всевышний», потому что это Мысль Всевышнего и о Всевышнем, сообщает ему имена-концепты. В тот момент, когда творится «имя», творится и содержание и тем самым это – вещь, которая есть не более чем концепт. То есть нет «небесной лошади», как у Платона (Платон говорил, что есть идея «лошади», а здесь – её тень). Нет такой «небесной лошади», а есть слово, подразумевающее концепт. То есть творческая имманенция Божественной Мысли, которая создаёт концепт «лошади», сообщает имя и этот концепт Адаму, после чего Адам называет сгусток бытийного хаоса «лошадью», и это – лошадь. Теперь кроме Адама никто не знает, что это лошадь (это лошадь для Адама и для Божественной Мысли), то есть ангелы, которым эти имена не сообщили, для них никаких «лошадей» нет, потому что это уникальное, эксклюзивное.

Язык создан Всевышним только для Адама и сообщён Адаму, больше никто этот язык не знает. Но можно выучить вслед за Адамом – можно услышать, подслушать, выучить и так далее. Но хозяином языка в мирах миров является только Адам (мир ему). После чего Адам отправляется в качестве посланника, в качестве первого великого пророка.

Приходит Адам и сообщает как Откровение язык, полученный от Божественной Мысли, от Всевышнего, и тут происходит страшный коллапс человеческого общества. Было не общество, а было сообщество как биос: люди находились в лучезарном сне Золотого века, у них не было ощущения среды как чего-то конфликтного и противостоящего им самим. Они не знали, что есть дождь, жар, что есть какие-то неудобства. Как зародыш в околоплодных водах утробы матери, они находились в состоянии океанического блаженства зародышей, и вдруг происходит рождение: хаос, громкие звуки, яркий свет – младенец начинает вопить, появляется жесткий холодный воздух, который сразу резко наполняет его лёгкие. С чем это приходит всё? С языком.

Как только приходит язык, сразу исчезает гармония со средой, сразу начинает на тебя лить дождь, бить молния, дикая жара, надо есть, сразу прячешься по пещерам, становишься жалким, гонимым. И сразу общество делится на две половины. Одна половина – это та большая половина, которая мечтает вернуться назад, в состояние эйфористического блаженства Золотого века. А другая, маленькая часть, понимает, что трагедия рождения имеет сверхзадачу и нужно идти этим путём. Нельзя сказать, что младенец хочет залезть назад, но подлинная мудрость предполагает, что он должен выдержать травму рождения и начать как бы жить, – что получается с большей частью общества, которое, соответственно, хотело бы вернуться назад. Некоторая часть этого общества, этих людей, которая лучше остальных помнит, как это было в Золотом веке до прихода Адама, говорит: «Мы знаем, как было, мы помним и обладаем технологиями, которые могут вас вернуть назад в этот