Шрифт:
Закладка:
Палач, с ног до головы забрызганный кровью казнëнных им бандитов, отложил топор и подошел к Тихому. Крепко связанный, уже перегоревший и принявший свою участь как фатальную неизбежность маньяк безучастно смотрел на окружающих, так, будто происходящая вокруг него казнь не имеет к нему ни малейшего отношения. С него сорвали одежду, обнажив тщедушное, посиневшее на холоде тело, а затем, легко подняв над землëй, уложили спиной на огромное колесо, крепко привязав руки и ноги к деревянным ступицам. Маньяк не сопротивлялся, а лишь безмятежно улыбался, отстранëнно глядя в безоблачную синеву осеннего неба.
Палач играючи подбросил в руке тяжелый ломик, неторопливо примериваясь, обошëл колесо с привязанным к нему телом, а потом, резко выдохнув, обрушил ломик на лодыжку душегуба. Громкий хруст раздробленной кости и нечеловеческий крик жертвы заставил зрителей вздрогнуть. Невыносимая боль вернула маньяка к действительности, и только теперь, осознав, чтó с ним происходит, он завыл. Завыл протяжно, по-звериному, вкладывая в этот вой всю свою ненависть к окружающему миру. Ещë один удар лома. Острый обломок кости, разрывая плоть, вылез из перебитой ноги. Боль туманила сознание, а прочные путы надëжно удерживали тело на колесе, не давая пошевелиться, от чего становилось ещë страшней. Тихий сорвал от крика голос и теперь лишь сипел, с ужасом ожидая следующего удара. А палач обошëл колесо и остановился возле жертвы со стороны головы. После двух сокрушительных ударов обе сломанные в предплечьях руки маньяка безвольно обвисли. Окатив сомлевшего душегуба водой, его привели в чувство, отвязали от колеса и понесли к месту следующей пытки. Сквозь кровавую пелену он видел, что его поднесли к яме, возле которой лежал пятиметровый деревянный кол.
– Что это? Для чего это? – забеспокоился маньяк.
Один из подручных палача из принесëнного с собой ведра зацепил большую горсть животного жира и обильно смазал заострëнную часть кола. Осознав, что все эти приготовления для него, Тихий опять сомлел, но был тут же приведëн в чувство хлëсткой пощëчиной. Голова маньяка мотнулась от удара, а в глазах вновь появилось осмысленное выражение. Пока он приходил в себя, его перевернули и поставили на четвереньки. Перебитые конечности не держали маньяка, поэтому его придерживали «заботливые» руки подручных палача. А другие в это время направляли заострëнный конец кола в прямую кишку маньяка. Палач, держа в руках кувалду, ожидал команды судьи. Тот махнул рукой, и кол мягко вошëл в тело жертвы. Лицо Тихого от боли и натуги побагровело, сосуды в глазах лопнули, с посиневших губ сорвался не то хрип, не то стон. А палач, аккуратно стараясь минимально повредить внутренности жертвы, несколькими несильными ударами дослал кол внутрь тела маньяка, добиваясь одному ему известного уровня погружения. После довольно осмотрел свою работу и распорядился под ягодицами жертвы, поперëк древка кола, прибить заранее приготовленную перекладину. Когда всë было готово, противоположный конец кола опустили в яму и, поднатужившись, поставили его «на попа». Яму забили камнями и засыпали землëй, затем тщательно утрамбовали, придав стоящему вертикально колу устойчивость.
Тихий попытался пошевелиться, но, к своему ужасу, почувствовал, как под собственным весом скользит по жирно смазанной поверхности кола, насаживаясь на него. Если бы не прибитая к колу перекладина, он мог бы соскользнуть вниз, порвать себе все внутренности и быстро отдать Богу душу. Тихий только теперь понял суть казни «посадить на кол». Именно посадить, а не убить, загнав кол на полную длину и перепахав все внутренности. Он понял, что впереди его ждут несколько мучительных дней, что с этого кола ему уже никогда не сбежать, что здесь его земной путь закончен. И поняв это, он протяжно завыл не столько от нестерпимой боли, сколько от бессильной звериной злобы. Ещë через два часа остальные двадцать девять уголовников из банды русских каторжан тоже сидели на колах. Судья объявил об окончании казни и запретил снимать преступников. Тела колесованных бандитов закопали за чертой города. Остальных отвезли в городской морг и после выполнения предписываемых законом процедур выдали родственникам. Уставшие от переизбытка эмоций и впечатлений горожане стали расходиться по домам. И вскоре на площади остались только часовой и неизвестно откуда налетевшая стая воронья.
Уголовники умирали каждый день по нескольку человек. Некоторые из них, либо самые крепкие в смысле здоровья, либо самые хитрые, просидели на кольях почти неделю. Самым живучим оказался Тихий. Он умер последним – на восьмой день казни. Наглые вороны, пользуясь беззащитностью казнëнных преступников, садились им на головы и плечи. Крепкими клювами выбивали глаза и, задрав головы, глотали кровавое лакомство.
Все эти дни к колу, на котором сидел Тихий, приходил один и тот же человек. Он тяжело подходил к нему, снимал с головы капюшон и долго, молча смотрел, как вороньë терзает тело его мучителя…
На следующий день Ван Хэда собрал совещание. Решали, что делать дальше. Генерал предлагал всем полком идти в Цицикар, арестовать организатора и заказчика нападения на Кайчи, – его имя после допросов пленных было известно, а уже после этого возвращаться в крепость. Ван Хэда не соглашался:
– Ну что тебе даст арест заказчика? Ты хочешь его смерти? Так для этого хватит двух людей Ан Ди. Предположим, мы с тобой согласились и ты заявишься в Цицикар с четырьмя сотнями вооружëнных солдат. Как ты думаешь, как на это отреагирует губернатор провинции? Не подумает, что ты собрался захватить его столицу? Ведь мы не знаем, какие слухи сейчас распространяются в Цицикаре. Деньги туда увезли почти десять дней назад, да ещë и с информацией о нападении на Кайчи! А напал, вспомни, кто? Вот именно! Ты! Генерал Лю Даньцзы! Поэтому мы сделаем вот что. В Цицикар поеду я один. Захвачу с собой фудутуна и пару-тройку свидетелей, которые расскажут главе провинции о реальных событиях. Заодно отвезём золото, закупленное администрацией города у старателей, и остаток не разворованного серебра. Для охраны возьму человек двадцать, не больше. А ты, Лю, забирай трофеи и возвращайся в крепость. Одних лошадей ещë на один полк хватит, я уже не говорю об оружии и амуниции. А серебро? У нас его больше тысячи ста килограммов, плюс золото. Что-то мне не хочется со всем этим добром кататься по всей провинции. Многие уже наверняка прослышали о наших подвигах и сейчас давятся завистью. Зачем их провоцировать? Так что домой, Лю, домой.
– Господа командиры, позвольте мне высказать свое мнение, – вмешался в спор стариков Андрей.
За время общения с Андреем «старики-разбойники» уже привыкли, что предложения, которые он вносит, всегда оборачиваются к общей пользе, и дружно замолчали.
– Первое, – начал Андрей, – генерал прав в том, что организаторы нападения выявлены, но не наказаны. В связи с этим я предлагаю в Цицикар отправить не один, а два отряда. Один официальный, во главе с вами, уважаемый мастер, а второй неофициальный, состоящий из моих китайских разведчиков. Второй отряд должен прибыть в Цицикар до появления там отряда мастера Хэда. Разведчики прокачают настроения и обстановку в городе, выяснят распорядок дня нашего вороватого чиновника, его место жительства и наличие охраны. Попробуют определить место, где он спрятал свою долю серебра из Кайчи, а главное, станут скрытым резервом мастера Хэда, о котором не будет известно фудутуну Кайчи. Ведь мы с вами до конца не уверены в его непричастности к нападению на город. Дальше. После того как узнаем адрес чиновника, я заеду к нему в гости, попью чайку и предложу в обмен на серебро из Кайчи не раскрывать его роль в организации нападения на город. Тем более, фудутуну Кайчи мы о нëм ничего конкретного не говорили. В результате мы и получим серебро, и завербуем этого нечестного дяденьку. Глядишь, в будущем пригодится. А чтобы у него не возникло каких-нибудь нехороших мыслей, заставим его написать собственноручное признание в организации нападения на Кайчи и получении доли с похищенного там серебра. Второе: я давно хотел предложить вам одно дело, но как-то всë не представлялось случая. А сейчас самое время.
