Шрифт:
Закладка:
Эти не допускающие ошибок и неподкупные судьи ждали египтян, и от их приговора зависело, обретет ли умерший вечное блаженство. Эпизод сказки, записанной относительно поздно, которую вполне справедливо сравнивают с новозаветной притчей о богаче[46], несомненно свидетельствует о том, что вера в загробный суд вполне соответствовала древнеегипетским представлениям.
В этом тексте говорится, что отец маленького мальчика Сетна увидел две погребальные процессии, идущие к некрополю. Участники первой из них хоронили богача, а второй – бедняка, и мужчина с завистью смотрел на первую. Однако его сын, знавший тайны загробного мира, рассказал ему об ужасном наказании, ожидающем богача, и о будущем благоденствии добродетельного бедняка. Он объяснил, что призываемых на суд делят на три группы: тех, чьи грехи перевешивают их добрые дела, отдают Пожирательнице, добрые люди предстают перед советом богов, а на тех, чьи хорошие и дурные дела уравновешивают друг друга, надевают амулеты Сокара-Осириса и превращают их в слуг.
Примечательно, что авторство древнейшего из этих письменных источников приписывается царю и предназначен он для другого правителя. Изначально атрибуты Осириса получал только покойный царь, а позднее их могли получить уже многие египтяне. Представление о загробном суде, очевидно, развивалось по той же модели. Как бы то ни было, между предупреждениями, предназначенными для Мерикары, и объяснениями Сетны лежит, возможно, самый известный плод религиозного воображения, возникший в древности, – взвешивание дел, описанное в 125-й главе Книги мертвых. На протяжении времени, прошедшего между правлением представителей XVIII династии и Поздним периодом, как текст, так и иллюстрации к нему претерпели лишь незначительные изменения.
Вступив в зал, известный как Зал двух истин, умерший, уже ставший Осирисом N, приветствует великого бога и его 42 помощников. Затем, заявив, что отверг все беззаконие, он произносит 36 отрицательных предложений (их число никогда не изменялось), таких как: «Я не чинил зла людям»[47]. Произнеся последнюю фразу: «Я не чинил препятствий богу в его выходе», он четыре раза подряд произносит слова: «Я чист» – и, завершая свою речь, говорит о том, что в этой стране с ним не может случиться ничего плохого, так как он знает имена 42 богов. Затем он снова заявляет о своей невинности, обращаясь по очереди ко всем 42 богам и каждый раз не забывая упомянуть, откуда происходит то или иное божество: «О Усех-немтут, являющийся в Гелиополе, я не чинил зла»[48]. Сделав это, покойный перестает использовать отрицательные предложения и утверждает: он делал то, что просили люди и что нравилось богам. «Я умилостивлял Бога тем, что ему приятно. Я давал хлеб голодному, воду – жаждущему, одежду – нагому, ладью для переправы – не имеющему ее»[49]. Он чист устами и руками. Покойный слышал разговор осла и кошки (текст которого, к сожалению, до нашего времени не сохранился) в храме Того-У-Кого-Открыт-Рот (Собека?). Он чувствует, что уже очищен от своих грехов, так как заранее попросил свое сердце не губить его, ибо оно, возможно, лучше, чем боги, знает, насколько он невинен: «Сердце мое матери моей, сердце мое матери моей! Мое хат моего бытия, не свидетельствуй против меня как свидетель, не вставай против меня в Суде. Не перевешивай меня перед хранителем весов. Ты – мой Ка, находящийся в моем теле, Хнум, укрепивший члены мои. Когда ты выходишь в прекрасное место, уготовленное для нас там, не делай наше имя мерзким для (загробных) придворных, размещающих людей на их местах. Это будет хорошо для нас и хорошо для Слушающего, и суд будет благоприятным для приговора. И не выдумывай напраслины против меня перед Богом в присутствии Великого Бога – владыки Запада!» Поэтому сердце умершего молчит. Анубис приводит в равновесие весы и обращает внимание на то, что их чаши находятся в идеальном равновесии. Тот записывает результат и провозглашает покойного маа-херу, «право-гласным».
Лишь немногие тексты удостоились такого же подробного анализа, как 125-я глава Книги мертвых, но некоторые проблемы до сих пор остаются нерешенными. Сложно объяснить, для чего требовались две оправдательные речи, в некоторой степени накладывающиеся друг на друга. Некоторые грехи, о которых умерший говорит в первой речи, упоминаются и во второй, причем для этого используются почти одинаковые слова. Умерший дважды заявляет, что ничего не украл, никого не убил, не лгал и не делал ничего противоречащего общепринятым нормам морали. Однако прослеживаются и некоторые различия. В первой речи основное внимание сосредоточено на уважительном отношении к имуществу богов, рогатым животным, священным птицам и рыбам, мерам и весам, используемым в торговле (а также при взимании податей), и правилам, связанным с ирригацией. Очень трогательным кажется высказывание из 27-й строки первой речи: «Я не отнимал молока от уст детей». Кем бы ни был автор этого текста, последний, несомненно, заслуживает определения «позитивистский», нередко использующегося по отношению к нему. Автор второй речи, в свою очередь, был в определенном смысле моралистом, ибо заставляет умершего заявлять, что он никогда никому не завидовал, не лгал, не совал нос в чужие дела, не говорил слишком много и не был двуличным. Кроме того, покойный утверждает, что никогда не оскорблял царя, хотя в первой речи эта тема даже не поднимается.
Следует обратить внимание на то, что первая речь, в которую вошли 42 фразы, короче второй, состоящей из 36 высказываний. Возможно, эти числа появились не случайно. Египетские астрономы знали о существовании 36 деканов (единиц времени). Возможно, наличие такого же количества высказываний должно было обозначать то, что покойный не грешил с конца одного года и до окончания другого. В Египте, несомненно, существовали 42 нома, но это число было достигнуто только в относительно поздний период. Когда появилась первая версия Книги мертвых, в стране насчитывалось все еще лишь 38 номов. Вторая речь, однако, свидетельствует об определенном интересе ее автора к
