Шрифт:
Закладка:
А что теперь? Где нам жить? Мои мысли вернулись в то время, когда я только вышла из тюрьмы. Инспектор по УДО устроил меня в общежитие. Холодное и сырое. С постоянно забитым туалетом.
Ночью мне приходилось придвигать стол к двери, потому что люди дергали за ручку. Все принимали наркотики – кроме меня. Хотя бы этот урок я усвоила.
Потом общежитие закрылось. Мне некуда было пойти. Приходилось спать на улице. Пальцы настолько промерзали, что я не чувствовала кончиков. Неужели мне снова придется так жить – теперь уже с Фредди?
«Нет, – сказала я себе. – Соберись». У меня есть деньги. Или будут после продажи дома. Сумма поступит на наш с мужем общий счет.
Но Фредди кого-то убил, как я убила Эмили. Деньги не спасут. Нас будут преследовать.
Как могла моя жизнь настолько измениться за несколько часов? Вчера я была матерью и женой, жившей вполне обычной жизнью. А сегодня мы скрываемся от закона. Кажется, что Том вот-вот разбудит меня и скажет: «Тебе снова приснился дурной сон».
Если бы это был сон.
Я вздрогнула. От голода в животе появилась ноющая боль, хотя я знала, что меня стошнит, стоит только откусить кусочек.
Однако убийство, похоже, не притупило аппетит моего сына.
– Можно мне бутерброд? – спросил Фредди, глядя на тележку, которая с грохотом катилась по вагону. – Умираю с голоду.
Я открыла кошелек. Внутри лежали сто фунтов. Удача, что два дня назад я заходила в банк. Если сниму еще в банкомате, нас выследят. Карту стоит отложить на крайний случай. Но что потом?
Я посмотрела на часы. Уже десятый час, и деньги от продажи дома должны были поступить на счет. Мне причиталась половина. Это было справедливо. После столь долгого брака и суд вынес бы такое же решение. Через приложение в мобильном телефоне я торопливо перевела деньги на личный счет. Там никогда не было крупных сумм – только доходы от картин, которые по настоянию Тома я оставляла себе. «Ты это заслужила», – говорил он. Временами Том бывал весьма правильным.
При мысли о муже у меня слегка екнуло в животе. Пришлось себе напомнить, что скучаю я не по нынешнему Тому, а по Тому прежнему. По мужчине, который много лет назад влюбился в прежнюю меня после урока рисования.
– Посмотри в окно, мам. – Фредди подтолкнул меня локтем. Я ахнула. Прямо рядом с нами было море. Голос моего сына звучал восторженно, совсем как в раннем детстве, когда он говорил, что ему нравится вкус дождя.
Мы уезжали все дальше и дальше. Береговая линия уступала место холмам, а затем дорога снова сбегала к морю.
Названия некоторых станций я никогда не слышала и не знала, как они читаются. В какой-то момент поезд спустился в долину, которую окружали мили и мили полей. Такие места никто не посещает. Вот что называется быть вдали от проторенных путей.
Мои ноги сами зашевелились.
– Возьми свою сумку, – велела я Фредди. – Наша станция.
– Но я думал, мы едем в Труро.
– Я передумала, – торопливо объяснила я и взяла Джаспера за поводок. – Это наш пункт назначения.
Чуть было не сказала «судьба».
Мы вышли. И оказались единственными на перроне. Поезд отъехал. Ветер пронизывал насквозь, и мы оба задрожали.
– Что теперь делать, мам?
– Пойдем пешком.
Никто не проверял наши билеты. Не было никаких автоматических турникетов, как в Лондоне. Я оказалась права, здесь затеряться гораздо легче.
Над головой пронеслась чайка. Нам едва не пришлось пригнуться. За полями поблескивало море. Дикие голубые цветы украшали живые изгороди. Мы словно прошли сквозь дверь и попали в другую страну.
– Я голодный, – сказал Фредди, резко возвращая меня в настоящее.
– Ты съел бутерброд в поезде.
– Это было несколько часов назад. Джаспер тоже проголодался.
Я хотела еще раз спросить его о том, что произошло прошлой ночью. Но, возможно, сын был прав. Так я могла бы честно сказать полиции, когда нас найдут, что ничего не знала.
А еще мне предстояло убедить себя, что мой Фредди ничего такого не желал. Расскажи он правду, я, возможно, не смогла бы это сделать. Поэтому решила хранить молчание.
Городок был пустынным. Переулки – узкими и извилистыми. Изгороди – такими высокими, что казалось, будто находишься в туннеле. «Лендровер», выезжавший из-за поворота, засигналил и едва разминулся с нами.
– Здесь мертво, – сказал Фредди.
Я поморщилась:
– Не произноси это слово.
– Я знаю, мам. Не повторяй.
Вот вам и мое предыдущее решение ничего не обсуждать.
Однако был один способ все выяснить. Я уже думала о нем, но продолжала откладывать, как откладываешь прочтение письма, про которое точно знаешь, что оно тебя расстроит.
– Что ты делаешь, мам?
– Проверяю лондонские новости на своем телефоне.
– Не надо…
Слишком поздно.
Я охнула.
– Что? – тихо спросил Фредди.
– Ну, – сказала я, размахивая перед ним экраном, – который из них это был? Три поножовщины и один молодой человек, который задушил нового парня своей бывшей.
– Перестань, мам, – ответил Фредди. – Я бы никогда такого не сделал. Ты что, совсем меня не знаешь?
Хороший вопрос. Знаю ли я? Знаю ли? Узнаю ли я когда-нибудь своего ребенка по-настоящему?
– Если выясню, что ты мне солгал, то… – Я замолчала.
– Что ты сделаешь? – спросил Фредди.
– Не знаю. – Слезы покатились по моим щекам. Я снова посмотрела на телефон.
– Ты ведь не собираешься звонить папе? – Теперь Фредди выглядел испуганным.
– Нет, – сказала я. Затем размахнулась и швырнула телефон через изгородь.
У сына отвисла челюсть.
– Ты с ума сошла?
Я протянула руку.
– Отдай свой мобильник.
Фредди крепко в него вцепился.
– Ни за что.
Я выхватила у него телефон и бросила следом за своим.
– Зачем ты это сделала? – завопил Фредди. – Ты спятила, мам.
– Нет, не спятила, – возразила я. – А пытаюсь спасти наши жизни. Телефоны может отследить полиция. Мне стоило подумать об этом раньше.
Мы все шли и шли. Не разговаривали, словно по какому-то негласному уговору. Что тут было сказать? Только что-нибудь чудовищное.
– Что за шум? – спросил Фредди в ту же секунду, как я тоже услышала. Напоминало жужжание. Над головой завис желтый вертолет. Джаспер гавкнул. Схватив сына, я потащила их обоих к живой изгороди. Мои зубы стучали. Тело тряслось. Вертолет медленно полетел прочь.
– Прости, мам, – тихо произнес Фредди.
Я посмотрела на землю, туда же, куда смотрел он. Там была лужа. Он обмочился. Будто малыш.
– Нас преследуют? – жалобно спросил он.
Прежний гнев пропал. Голос у сына был таким несчастным, что я почти ощутила