Затем Кэлум полностью стянул носок, ополоснул его водой из фляги и положил у огня сушиться.

Не обращая внимания на мои заверения, что я и сама способна обработать рану, он сел передо мной, боком к огню, положил мою ногу к себе на колени, нежно провел пальцами по синяку, аккуратно согнул и разогнул, проверяя, как двигается сустав. Боль пронзала ногу при каждом движении, но я не сомневалась, что это лишь растяжение связок. Это был не перелом, и вообще ничего особо страшного не произошло, она скоро заживет.

– Думаю, утром ты будешь уже в порядке и сможешь идти, – сказал Кэлум, удивив меня, затем погрузил кончики пальцев в приготовленную пасту. – Мы проверим ловушки и съедим что-нибудь, прежде чем отправиться в путь.

– Ты что, серьезно? Да неужели? – спросила я с насмешкой в голосе.

Такого просто быть не могло, чтобы отек, обнимавший мою лодыжку, просто исчез за одну ночь.

– Ты уже не совсем человек, детка. Виникулум не просто делает тебя сильнее или проворнее, но и ускоряет выздоровление. Твои ссадины уже выглядят лучше. К утру они исчезнут.

Я проследила за его взглядом, посмотрела на свои руки и раны. Несколько часов назад мне казалось, что у меня с пальцев содрали кожу. А сейчас остались только слегка припухшие розовые рубцы. Если бы это случилось чуть больше недели назад, они бы заживали несколько дней. А сейчас… сейчас все волшебным образом прошло всего за несколько часов.

Кэлум обмазал кашицей опухоль на лодыжке и втер ее в поврежденный сустав. По нему сразу же поползло покалывание. По коже разлилось ощущение прохлады, когда Кэлум наклонился вперед и напряженно подул на кашицу.

– Если Виникулум якобы делает меня проворнее, почему он не сделал так, чтобы я не споткнулась о собственные ноги? – спросила я, глядя на веселое выражение, появившееся у него на лице.

Когда он дул на мою лодыжку, губы у него были сложены уточкой, а блестящие глаза смотрели на меня сквозь ресницы, и у меня внизу живота что-то сжалось. В голове возник внезапный образ этого выражения на его лице, когда он дул в других местах, и я растерялась.

Ублюдок ухмыльнулся, будто догадался, о чем я думаю.

– Знаешь, как новорожденному олененку приходится учиться ходить на своих новых ножках? – спросил Кэлум, и его губы изогнулись в улыбке, несмотря на нарастающее между нами напряжение.

Я задохнулась, глядя на него в шоке.

– Ты только что сравнил меня с кем-то, кто никогда не умел ходить?

– Это не точный образ, но похожий. Твое тело сейчас немного изменилось. Ты быстрее двигаешься, быстрее налетаешь на препятствия. Теперь наверстать упущенное должны твои рефлексы, после чего они станут работать более эффективно.

– Сначала ты говоришь, что я ориентируюсь как гидра, а теперь я еще и хожу как спотыкающийся новорожденный олень. Ты и вправду умеешь делать комплименты женщине, с которой пытаешься переспать, Кэлум Меченый, – сказала я, качая головой, и уголки моего рта тронула скептическая улыбка.

В глазах у него плясали смешинки, и нельзя было отрицать, между нами пронеслось что-то заразительное, и я пыталась побороть желание рассмеяться в ответ.

– Скажи мне, что из сказанного неправда, и я с радостью исправлюсь, звезда моя, – ответил он, приподняв бровь в ожидании возражений.

Мне хотелось лишь одного – доказать, что он ошибается, но я достаточно хорошо знала: если буду бродить в одиночестве, потеряюсь через мгновение, а распухшая лодыжка… на собственных ногах я точно не смогу идти – тут уж не поспоришь.

– Как оглушительно тихо, – сказал Кэлум, и его лицо расплылось в довольной улыбке.

– Заткнись. Люди несовершенны. Кто-то не умеет ориентироваться, кто-то – сражаться или идеально ходить, – сказала я, прикусив язык, чтобы не успеть сказать ему, как штаны обтягивают его зад и бедра, когда он двигается.

– Ты совершенна, детка, даже когда спотыкаешься на неуклюжих ногах и ужасно ориентируешься. Я могу провести остаток ночи, рассказывая тебе обо всех твоих частях, которые я никому не позволю изменить. – Его голос понизился до низкого рокота, когда он произносил слова.

Между нами снова завибрировало напряжение и полетели искры энергии.

– Но думаю, ты пока к этому не готова. Однажды я прошепчу эти слова прямо тебе на кожу, целуя каждый сантиметр твоего тела.

– А что бы ты сделал, если бы я поступила так же? – спросила я севшим голосом и затаила дыхание.

Его темные глаза стали темнее неба самой темной ночью. Я как будто дразнила тигра, играла с хищником.

– Запомню ощущения, когда твои губы коснутся меня. Буду контролировать себя как можно дольше перед тем, как обнять тебя и погрузиться в тебя, – сказал он глубоким и тщательно контролируемым голосом.

Как будто знал, что, несмотря на то, как я начала этот разговор, всего одно неверное слово, сказанное им, заставило бы меня отказаться от того, чего мне так сильно хотелось.

Я откашлялась, оторвав от него взгляд, и снова переключила внимание на лодыжку, прервав таким образом напряжение между нами, чтобы не сделать того, о чем могла бы пожалеть.

– Откуда ты знаешь про примочки? – спросила я, переводя разговор на другую тему, чтобы подавить неловкость, которую чувствовала из-за его близости.

Кэлум наклонился к месту, где задрал платье, чтобы обработать ногу, сдвинул легинсы вверх, нежно и ласково погладил мне ноги.

– Из личной библиотеки отца, – сказал он, подтверждая мои недавние мысли. – Каких только книг у него не было. Большинство из них запрещенные. Если бы их обнаружили, дошло бы до смертного приговора.

– Тебе его не хватает. Даже по голосу слышно, когда ты говоришь о нем, – ответила я, придерживаясь его печального тона.

Когда он говорил об отце, то всегда отводил взгляд в сторону и не смотрел мне в глаза. Но после моего ответа Кэлум снова переключил внимание на меня, встретился со мной взглядом, и по его губам скользнула грустная улыбка.

– Мне не хватает воспоминаний о нем. Если бы обстоятельства сложились иначе, наши отношения сложились бы по-другому и мы могли бы стать друзьями. Вот этого мне и не хватает, – признался он.

– Ты имеешь в виду, если бы твоя мачеха не была такой… – Я замолчала, не желая подсказывать ему слова.

Он слишком мало говорил о ней, и подробности были такими скудными, такими расплывчатыми, что я не могла составить реального представления о женщине, которая помогала растить его.

– Жестокой? Да. Если бы она не была такой злобной, думаю, мой отец пошел бы на жертвы, необходимые для того, чтобы жить с моей матерью. Кто знает, какой