Шрифт:
Закладка:
Глава 9. Матье
Клер бросила в кастрюлю несколько стеблей лука-порея, морковку, луковицу и немного зелени тимьяна. Она положила в топку кухонной печки достаточно дров, и теперь в помещении было жарко и душно.
«Прибавлю еще кусочек бекона, для вкуса!»
Девушка дрожала всем телом. Все валилось из рук: она опрокинула графин с вином, обожглась о раскаленную конфорку.
«Мама перестала кричать… Почему?»
В тот же миг Колен позвал со второго этажа:
— Мадам Колетт! Поднимитесь, скорее!
Клер не сразу узнала голос отца, хриплый и срывающийся. Повитуха вскочила со стула.
— Надо думать, она вот-вот родит! Девочки, наберите-ка в корыто теплой воды, приготовьте пеленки!
Этьенетта вздохнула. Бертий, которая сидела в своем плетеном кресле у стола, бросила встревоженный взгляд на Гийома, еще более бледного, чем она сама.
— Бедная тетушка! — воскликнула юная калека. — Она уже много часов так мучится.
— Однажды я приехал в гости к сестре, и у нее как раз начались схватки, — заговорил Гийом. — Это длилось, длилось… Я не посмел уйти — как бы это выглядело? Но для себя решил, что свою будущую жену такой пытке не подвергну!
Клер лишь пожала плечами. По ее мнению, Данкур сказал глупость, желая понравиться ее кузине.
— И что же вы намерены предпринять? — спросила она. — Насколько я знаю, дети рождаются, когда им вздумается, стоит только паре пожениться.
Гийом промолчал. Клер метнула на него сердитый взгляд. Этот персонаж с каждым днем все больше действовал ей на нервы. Подражая Колену Руа, он собирал свои каштановые волосы в хвостик на затылке и даже купил себе такой же передник из синего льна. Закатав рукава на крепких руках, он изображал усердие, работая наравне с остальными, но имел склонность раздавать указания и руководить некоторыми операциями. Бертий обворожительно ему улыбнулась.
— Прекрасное доказательство любви — избавить жену от мучений. Хотя меня это, разумеется, не коснется. У меня детей не будет, в моем положении…
Взгляды кузин встретились. Одна смотрела с вызовом, другая — вопросительно. Клер сожалела о том, что они с Бертий отдаляются друг от друга.
Ее белокурая принцесса менялась на глазах. В общей комнате или в гостиной первого этажа — само очарование, разговорчивая и улыбчивая, со служанкой Бертий была сурова сверх меры, с рабочими, когда они здоровались, — надменна.
Гийом украдкой поцеловал Бертий руку. Этьенетта прыснула, а Клер не сдержалась и сказала:
— Я все видела, и это нелепо! Не понимаю, Гийом, на что вы надеетесь!
Сверху донесся чудовищный крик. Крик зверя, у которого отнимают жизнь. У всех присутствующих мороз пробежал по коже. Соважон во дворе ответил протяжным завыванием, начав с низких нот и постепенно срываясь в пронзительный скулеж.
— На дворе волк! — воскликнула Этьенетта. — И в самом разгаре лета!
— Нет, это собака воет, — сказала Клер, не смея шевельнуться.
Человек не мог издать такой страшный звук без того, чтобы не умереть в следующее мгновение… Клер прислушалась. Ни гула голосов, ни рыданий… Наконец прозвучал жалобный писк, похожий на тоненькое мяуканье.
— Боже мой!
Этот возглас вырвался у Данкура, который тоже напряженно слушал. Бертий, бледная как полотно, откинулась на спинку кресла. Она беззвучно плакала.
— Клер! Сходи наверх! Случилось что-то ужасное.
Девушка отрицательно помотала головой. Ей все еще хотелось надеяться. Лестница заскрипела под медленными шагами повитухи. Наконец они увидели ее, прижимающую к груди какой-то сверток. Из вороха ткани виднелось что-то круглое и розовое, а еще — крохотная ручка.
— Мальчик! Не меньше восьми фунтов[29] весом! — грустно объявила мадам Колетт. — А мадам Руа, бедняжка, отмучилась! Уж как она просила доктора спасти ребенка! И умерла…
Этьенетта перекрестилась. Бертий — тоже. Удрученный Гийом потупился.
— Нет! — крикнула Клер. — Нет! Этого не может быть!
Она взлетела по ступенькам, вошла в спальню. Отец сидел на стуле у кровати, на которой, накрытое простыней, покоилось тело Ортанс. В натопленной комнате стоял неприятный, крепкий запах крови. Доктор как раз ополаскивал руки в фарфоровой миске.
«Совсем как на ферме Бро! — подумала Клер. — Закончил свои гнусные дела и умывает руки! Господи, вода красная!»
— Почему? — плача спросила она. — Я даже не попрощалась с нею, не поцеловала!
— Подойди! — позвал ее Колен. — Можешь это сделать теперь. Она такая умиротворенная, ты бы видела… Такова была ее воля, Клеретт! Сын, которого она так желала, будет жить. Восемь фунтов! Неудивительно, что она не разродилась.
Мерсье, уже со шляпой в руке, принес свои соболезнования.
— Я заеду к кюре. Пусть позвонит в колокол.
Доктор вышел. Клер встала на колени, прижалась щекой к руке матери. Ее кожа все еще была обманчиво теплой.
— Мамочка, милая! Как рано ты нас покинула! А ведь еще утром ты пришивала ленты к ситцевым распашонкам и поела с таким аппетитом!
Колен погладил дочку по волосам и голосом, который показался Клер чужим, проговорил:
— Я побуду с ней, моя хорошая! Один! А ты займись братом. Его зовут Матье. Имя Ортанс сама выбрала. Мадам Колетт расскажет, что делать.
Как в кошмарном сне, Клер поцеловала мать в лоб, пятясь, отступила к двери. Когда она спустилась в кухню, там плакал новорожденный.
Повитуха его обмывала. Пухлый карапуз с морщинистой кожей и темным пушком на голове… Все тельце у него было кирпично-красное, глаза — полузакрыты.
— Говорят, что Господь недолюбливает ребенка, который забрал жизнь своей матери, — тихо проговорила повитуха. — Но я в это не верю. Невинное создание никого ни о чем не просило, так ведь?
Бертий с любопытством смотрела на ребенка. Этьенетта — глупо ухмылялась, потому что пенис новорожденного показался ей смешным. Наконец малыша отмыли от крови, которой он был с ног до головы перепачкан, и от голубоватой слизи. Когда Клер снова увидела красноватую воду, ей показалось, что она сходит с ума. Ей захотелось выставить всех из дома или сбежать самой.
— Клер, малыша нужно кормить козьим молоком, — сказала мадам Колетт. — У вас ведь есть козы?
— Да, но я собиралась отвести их к козлу. У Чернушки козленок, она до сих пор его кормит.
— Отправь Этьенетту ее подоить, иначе этот симпатичный бутуз проплачет всю ночь. Передай-ка мне пеленки, я его спеленаю.
Клер не шевельнулась. Смириться, принять этот удар судьбы у нее никак не получалось. Мама умерла, но житейские заботы остались — подоить козу, запеленать младенца… Шок был так силен, что она не испытывала ни малейшей
