лестнице с повитухой.

— Клер, моя девочка! Плод слишком большой, и твоя мать жутко мучится. Доктор дал ей опийной настойки. Дай Бог, ей полегчает и она сможет тужиться. И ведь это он, Мерсье, во всем виноват! Посоветовал мадам Ортанс больше отдыхать, и она месяцами не вставала с кровати. А нужно было двигаться, ходить! Так она и ребенка раскормила!

— Мне можно к маме? — дрожащим голосом спросила Клер.

— Не сейчас, Клер. Я спустилась на минутку, глотнуть чего покрепче. Мне это сейчас нужно, — отвечала повитуха.

Девушка кивнула и пошла наверх, к Бертий. Та сидела, вжавшись в спинку кровати, с носовым платком в руке, и плакала.

— Сил моих больше нет, Клеретт! Тетя Ортанс стонет и кричит, не переставая. Почему ей так плохо? Дядя Колен недавно плакал в коридоре, а я бы рада его утешить, но встать не могу! Я позвала его, но он не откликнулся. И никто не пришел со мной поговорить, рассказать, что нового. А ты? Где ты была? Мне ужасно хочется пить и есть!

Все тело Бертий сотрясалось от рыданий. Она была непричесана и в одной лишь тонкой батистовой ночной рубашке. Клер бросила ей платье:

— Вытри слезы, принцесса, и оденься! Я спущу тебя в кухню, там и компания найдется. Этьенетта мается от безделья, а повитуха уже схватилась за бутылку виноградной водки. Я схожу к Гийому, попрошу, чтобы он побыл с тобой. Вместе и поужинаете! Я сейчас скажу тебе то, что тебя утешит. Он хочет на тебе жениться!

Потрясенная Бертий уронила руку с гребнем. Клер же в это время натягивала на себя первое попавшееся под руку платье.

— Он сам тебе сказал? — спросила кузина. — Ну, что хочет, чтобы мы поженились? Боже, какое счастье! Клер, помоги! Я так рада! Если я выйду замуж, тебе больше не придется со мной возиться! И вы с Жаном спокойно уедете!

Клер оцепенела. Об этом она не подумала.

— Мама… Я ее не слышу! Бог мой! Я пойду посмотрю…

Девушка дважды тихонько стукнула в дверь родительской спальни. Колен приоткрыл дверь, но внутрь ее не пустил.

— Опий подействовал, она успокоилась, — тихо промолвил он. — Иди лучше свари хороший бульон, Клер! Матери он понадобится. Доктор как раз ее осматривает. Лучше не мешать!

— Папа, я хочу ее видеть!

— Нет, Клер. Пока нельзя!

Колен закрыл дверь с той стороны, прижался к ней лбом. Он чувствовал себя прескверно. Ортанс мучилась, и он ничем не мог ей помочь. При виде окровавленных простыней его снова затошнило. Мерсье накрыл роженицу одеялом и подошел к нему.

— Мэтр Руа, я вам искренне сочувствую, но плод лежит неправильно, и он слишком велик! Благо такое случается редко, но я не могу спасти обоих. Если извлечь дитя, это убьет вашу жену, которая и так потеряла много крови. А чтобы спасти ее, придется разрезать плод на куски прямо во чреве. Может, он уже мертв, потому что я не слышу биение его сердца…

Доктор положил на прикроватный столик металлическую слуховую трубку, посредством которой он мог слышать сердечный ритм ребенка. Ортанс испустила душераздирающий крик:

— Нет! Доктор, только не это! Мой сын будет жить! Колен, подойди!

Тот подчинился, пришибленный тем, что только что услышал и с чем не мог согласиться. Ортанс схватила его руку, заставила присесть на кровать.

— Колен, любимый! Спаси наше дитя! Я столько грешила…

Ему пришлось наклониться, чтобы услышать, что она говорит дальше, — от изнеможения Ортанс еле шевелила губами.

— Да, я грешила плотью, и через плоть наказана! Ночью, в твоих объятиях, сколько счастья я познала! Целыми днями я потом об этом думала и сама себя стыдилась. Больше мне этого не нужно, Колен, но наш сын, он ни в чем не виноват! Он станет новым хозяином мельницы, твоим наследником. Эта мельница в нашей семье уже несколько поколений, начиная с того уродливого пастуха, которого полюбила красавица! Я тоже родилась уродиной, но ты любил меня, никогда ни в чем не отказывал! Господь зовет меня к себе, потому что я грешила…

Доктор из вежливости отошел. Он был в ужасе от того, что его ожидало. За пятнадцать лет врачебной практики это был первый подобный случай. В медицинской школе он слышал рассказы о том, как младенцев извлекали из тела матери по кускам — ногу, голову, руку… Живодерня, от которой он молил Провидение его избавить.

Колен рыдал. Ортанс прощалась с ним, и это было невыносимо.

— Жена моя, прошу, только не умирай!

Он вскочил с кровати, чтобы ее видеть. Волосы у Ортанс были растрепаны, лицо — полупрозрачное, на губах — странная, смиренная улыбка. Этот крупный нос, тяжеловатый подбородок — он так хорошо их знал, равно как и ее гладкие стройные бедра, которые он любил целовать — от паховой складки и до колена, и ее красивые крепкие груди, и — вместилище удовольствий! — ее нежное лоно…

— Ты всегда была для меня красива, Ортанс! И сейчас ты красивая… Я хочу, как раньше, видеть тебя на кухне, в белом чепце и зеленом атласном переднике! Ты слышишь, Ортанс? Ты останешься с нами! Да и доктор говорит, что ребенок уже мог умереть без воздуха. Значит…

Глаза роженицы распахнулись, и она с пугающим сосредоточением уставилась на мужа.

— Ужасный грех — убивать невинное дитя! Господь требует спасения ребенка, так мне сказал кюре. Боль возвращается, мой Колен! Боже, какая мука!

Мерсье бросился к кровати. Жестом он спросил у Колена, что ему делать.

— Ну же! Время не ждет!

Ортанс нашла в себе силы приподняться на локтях. И столько трагической повелительности было в ней в это мгновение, что оба мужчины оторопели.

— Ничего, что я умру! Только спасите сына! Пошлите служанку за отцом Жаком. Он окрестит малыша. Матье, его надо назвать Матье! Я уже исповедалась перед Господом. Все эти месяцы я только с ним и говорила!

Она со стоном упала на постель. Боль была невыносимой. Ее тело силилось исторгнуть плод, но кости, мышцы, вся ее плоть отказывалась исполнить свою тяжелую работу — раздвинуться.

— Мне нужна повитуха! — сказал Мерсье глухим голосом. — Сейчас я дам вам еще настойки, мадам Руа! Будет не так больно.

Колен стал молиться, сжимая правую руку жены в своих ладонях, мозолистых и теплых.

— Ортанс, любимая, как же я буду без тебя? — бормотал он. — Но такова твоя воля, и будь по-твоему. Но ты разбиваешь мне сердце…

Роженица жадно выпила опийную настойку. Веки ее дрогнули и расслабились. Дыхание, только что прерывистое, успокоилось. Мерсье подошел и со