Периэгет, водивший Геродота по храму, рассказал, что поднимаемый кошками шум прекращается лишь дважды в день — на рассвете и на закате, когда им выносят пищу и воду. При этом жрецы почтительно ждут, пока священные животные насытятся. Однако умерших кошек принято хоронить не здесь, а в Бубастисе.

В Мендесе галикарнасец не увидел на рынке ни козлятины, ни свинины. От эллинов из Навкратиса он узнал, что козел в этом номе пользуется неприкосновенностью, так как олицетворяет бога Пана, или по-египетски Мина.

А свинья просто считается нечистым животным. Свинопасов мендесийцы презирают, не пускают в храмы, не выдают за них замуж своих дочерей и сами не женятся на их дочерях.

Свиней мендесийцы обычно не приносят в жертву богам. Однако есть два исключения из этого правила — Памилий, праздник Осириса, а также полнолуние в праздник бога Луны Хонсу.

Зарезав свинью, жрец покрывает ее хвост, селезенку и сальник брюшным жиром, после чего сжигает все это на алтаре. Бедняки во время жертвоприношения довольствуются фигурками свиньи, слепленными из теста.

Как оказалось, почитание Осириса в Египте сопровождается похожими на эллинские Дионисии ритуалами. Только вместо больших соломенных фаллосов мендесийки носят по селениям идолов бога с подвижным детородным органом, который они поднимают и опускают, дергая за привязанный к его основанию шнурок.

Жители Мендеса поразили Геродота своей распущенностью, чрезмерной даже для эллина. Когда он увидел перед одним из домов египтянку, целующую украшенного лентами козла, спутники объяснили ему, что совокупление женщин с козлами в этом городе считается обычным делом.

За Себеннитским рукавом последовал Мендесийский, потом один за другим два искусственных канала. После того как Пан свернул во второй из них, Арес с Гефестом снова распустили парус.

Из Мендеса отряд направился в Папремис, где Геродот надеялся встретиться с Амиртеем. Заканчивался месяц Тот, однако поиски похищенных реликвий пока не принесли никаких результатов.

Мнемхотеп ничего не слышал о пленном навархе Улиаде. Лишь подтвердил, что святыни эллинов могут быть навеки похоронены в криптах египетских храмов.

Прежде чем выйти на стремнину Танисского рукава Нила, нуггар пересекал заросшие водяными лилиями и камышом болота, петлял по пересекающимся оросительным каналам, рыскал в заводях...

Путники ночевали в шалаше из наломанных стеблей папируса. Жарили на походном глиняном очаге добытую острогой рыбу: сома, карпа или многопера. Ощипанных уток коптили над костром, насадив на бронзовый вертел.

На соседних островках нередко располагались компании египтян. Из густых зарослей доносились голоса, звучал смех, слышались мелодичные звуки трехструнной арфы-тригонона, над водой плыла витиеватая мелодия флейты.

Когда на смену дневной духоте приходила вечерняя прохлада, Геродот прислушивался к звукам Дельты. Среди птичьего многоголосья отчетливо выделялся хриплый гогот нильских гусей. Подстилка пахла болотной травой, речными цветами, влажным туманом...

К концу третьего дня пути нуггар достиг Папремиса.

Последний парасанг до порта пришлось снова пробираться на веслах по болоту. На пристани буднично галдели чайки. Голова огромного сфинкса смотрела в сторону Фив. Испещренный иероглифами символ солнца чехен уткнул четырехгранное острие в небо.

Пан с трудом нашел свободное место у причала.

Заплатив за стоянку и охрану нуггара, путники двинулись к центру города. Геродот попросил эллинов найти пандокеон поближе к рыночной площади, чтобы с рассветом отправиться на подводе к месту битвы повстанцев Инара с такабарами Ахемена.

Выбранный Паном пандокеон оказался забит постояльцами, как и другие подворья в округе. Чернокожий хозяин, судя по ритуальным шрамам на лбу эфиоп, объяснил, что эллины выбрали неудачное время для посещения Папремиса — через несколько дней состоится праздник свидания Сетха с его матерью Нут, поэтому город переполнен паломниками.

Однако предложил свободное место для нескольких тюфяков на крыше: «Там ночью будет прохладно, и нет скорпионов... А еще можно любоваться звездой Сотис».

Путники согласились за неимением лучшего. Вскоре Геродот лежал на спине, глядя на таинственно сияющий в созвездии Большого Пса Сириус. Со стороны порта доносился никогда не затихающий шум швартовки.

На рыночной площади время от времени раздавались крик осла или мычание вола. Где-то по соседству галдели гуси. Со двора поднимался слабый запах уксуса, видимо, хозяин забыл накрыть крышкой горшок со скисшим суслом. Наконец, галикарнасец заснул...

Утро встретило Геродота скрежетом — наплевав на сон гостей, эфиоп точил о камень забойный нож. Привязанный за ногу к ручной мельнице поросенок недовольно хрюкал.

Папремис просыпался: снова орали вьючные животные, требуя воды, коровы мычали в ожидании дойки, овцы нетерпеливо блеяли у ворот загона. Вскоре из кузни донесся перезвон молотков.

Пелаты Амфилита отказались сопровождать галикарнасца на место сражения. Тогда он нанял возницу из местных, который долго лепетал про какие-то дебены и кедеты, причем с вопросительными интонациями. Посмотрев с удивлением на афинские драхмы, египтянин отвел руку Геродота в сторону.

В конце концов возница согласился отвезти чужестранца на приморскую равнину за бронзовые застежки на его хитоне, а чтобы одежда не спадала с плеч, предложил проткнуть ткань перьями дохлой чайки.

От египетской деревушки до дюн Геродот добирался пешком. Среди зарослей жимолости и клещевины он увидел разбросанные повсюду человеческие кости.

Полузасыпанные песком, высушенные и отбеленные палящим солнцем останки воинов превратили берег залива в долину смерти. Никакого оружия или амуниции не сохранилось, потому что трофеи с ритуального дерева были давно растащены крестьянами.

На следующий день спутники Геродота отправились в храм Гермеса, чтобы принести жертву и попросить бога о помощи в торговых делах. Пелаты Амфилита вообще делали вид, будто планы галикарнасца их не интересуют: он сам по себе, а они сами по себе.

Толмачи лениво топтались в тени у подножия сфинкса. Геродот попробовал нанять одного из них, но от названной цены у него глаза полезли на лоб. Египтянин уступать не хотел, ссылаясь на договоренность с товарищами и требования коллегии.

Галикарнасец в одиночестве бродил по рынку, не зная, кого