и заканчивались — ни одно из животных, которые я сумел исследовать после уговоров, заплатив денег или даже выстрелив и после этого скрывшись, не обладало нужными мне свойствами души даже близко.

Возможно, я поступил не как обладающий мощным разумом настоящий высший маг, о достоинствах которых мне-Нризу когда-то столько раз рассказывал Эгор. Возможно, бросил затею раньше, чем следовало, сделал поспешный вывод из мизерной выборки в два десятка химер. Но навещать химерологов я перестал.

Зато не перестал Хартан, который, официально став нашим с Кенирой сыном, всем сердцем желал помочь родителям. Поэтому время от времени пропускал сеансы совместного сна, чтобы прокатиться на омнигоне ко всё новым и новым «клиентам», похищая у них не только записи, но и очередные образцы ДНК. Я был уверен, что он это делает только для того, чтобы отвлечься от опостылевшей учёбы, но подобный энтузиазм гасить не стал. В итоге в моём подвале продолжала коллекция тканей и крови различного зверья, на текущий момент совершенно ненужная. Так что мне пришлось поломать голову, куда всё это добро в итоге применить. И действительно, у меня появилась очень неплохая, пусть и сумасшедшая идея, заставляющая кусать губы от своей очевидности.

Раздал я также накопившиеся долги, создав Милым Глазкам две пары переговорных артефактов. Оба выглядели обычными складными ножами, каждая пара из которых имела рукояти одного цвета. Подобную форму я выбрал из-за того, что предназначались они для скрытого ношения бандитами из Теней. Никого в мире не удивило бы наличие в ноже слабых магических структур, а разложив нож, пользователь мог одновременно держать ручку у уха и говорить в лезвие, ну а если он во время разговора порежется — то проблема явно не моя. Честно говоря, я считал, что Тараже будет взбешён, пусть и не посмеет показать свой гнев — на мой взгляд эти ножи состояли сплошь из недостатков. В основе лежал принцип, описанный ещё Айнштайном, но который на Земле не ушёл дальше теории Белла. Запутанный квант элир, содержавшийся в каждом из ножей, существовал словно в двух местах одновременно и мог передавать своё состояние на другую сторону, как далеко бы она ни находилась, причём передача практически не требовала магии. Увы, на этом достоинства заканчивались. Качество связи при разговоре было отвратительным: словно у первых фонографов Земли, вещающих через ржавое жестяное ведро — сделать что-то получше я мог, но это потребовало бы серии дополнительных расчётов. Собеседникам приходилось всегда говорить по очереди — двунаправленная связь не сильно, но усложняла магические структуры, так что внедрять её я даже не пытался. Имелось и ещё одно неудобство — о вызове с другой стороны артефакт сообщал лишь слабой вибрацией, а если владелец забывал вовремя наполнять элир маленький накопитель — так и вообще молчал. Но Глазки, получив артефакты в руки, радовался как ребёнок, несмотря на то, что я честно описал все недостатки и возникающие в эксплуатации проблемы. Как оказалось, для бандитов хватило бы даже чего-то типа азбуки Морзе, своевременная зарядка накопителя являлась не техническим, а организационным вопросом, да и время сеансов связи всегда можно было обговорить заранее.

Как-то сама собой наладилась новая рутина, суета перестала пугать и превратилась в привычный порядок вещей. Строители Жагжара оборудовали Хартану чердак, превратив его во вполне пригодное для жизни помещение с туалетом и душем, даже вывели с балкона отдельную лесенку по стене дома. Незель и Мирена не доставляли никаких проблем, хотя я был точно уверен, чем они занимаются в то время, когда я отделял им от общего сна отдельное пространство и передавал контроль. Уверенность это основывалась на том, что мы с Кенирой занимались всё тем же. Ну и, конечно же, Кенира не упустила возможности принять облик Незель или своей мамы — то, что обе находятся совсем неподалёку, её очень сильно заводило, как, впрочем, и меня самого. И, судя по странным взглядам Незель, бросаемыми на нас под утро, кое-какой эффект она всё-таки ощущала.

А затем в Нирвину приехал человек, за которого Ксандаш, по его словам, мог поручиться своей жизнью. И перед которым опытный егерь выглядел бы, как ребёнок, забравшийся на холм за деревней, перед Рейнгольдом Месснером.

* * *

— Если бы не ты, Ксандаш, эту толпу детишек я бы не взялся учить даже за все деньги мира! — сказал невысокий сухопарый мужчина по имени Дреймуш, оглядев нас внимательным взглядом своего единственного глаза на обезображенном шрамами лице.

Мне стало немного обидно. Пусть Мирена и Кенира выглядели совсем юными, Хартан до сих пор оставался сопливым пацаном, то я-то был намного старше Дреймуша, пусть хотя бы внешне.

— Все не все, но кое-какая монета у меня имеется, — сказал я. — Но вам, похоже, нужны вовсе не деньги.

— И что же, позвольте спросить, мне понадобится? — спросил Дреймуш.

— Новый глаз и три пальца, — ответил за меня Санд. — Рейш, ты же сам знаешь, что зря я бы тебя не позвал!

— Ты хочешь сказать, что мой новый клиент — Высший Целитель? — насмешливо спросил Дреймуш.

— Хочешь увидеть что-то интересное? — спросил Санд. — Смотри!

Он высоко подпрыгнул, сгруппировался, сделал кувырок в воздухе, а потом приземлился на левую руку, так и застыв, стоя на одной руке и вызывая странные взгляды у посетителей парка. Я в который раз тоскливо подумал, что лучше было бы встретиться у нас дома, но бывший сослуживец Ксандаша согласился лишь на нейтральную территорию.

— Похоже, пердуны из Коллегии хорошо расщедрились, — оскалился Дреймуш. — Хорошие у тебя протезы, на старых ты бы так не скакал.

Я вздохнул. Мне не хотелось никому ничего доказывать, но было нужно, чтобы этот человек отнёсся к нам серьёзно, а значит, так же серьёзно приступил к делу. Я достал из ножен на поясе нож, аккуратно, чтобы не отрезать себе пальцы, ухватил за лезвие, и протянул Ксандашу рукоятью вперёд. Тот благодарно принял оружие и легко полоснул себя по запястью. Разрез оказался глубже, чем Ксандаш намеревался делать, так все мы услышали его затейливую ругань.

— Санд, осторожней, — запоздало сказал я, глядя, как из руки хлещет поток крови. — Нож острый.

— Спасибо, я зам догадался, — язвительно ответил Ксандаш, — после того, как чуть не оттяпал себе руку. Из чего он сделан? Из солнечного пламени и гнева Арунула?

Он уронил нож на землю, ловко убрав из-под лезвия ногу, и зажал запястье. Кенира сделала решительный шаг вперёд, взяла