расписку у себя, а я завтра сам явлюсь в суд. Если судья меня арестует и прикажет заплатить деньги Ким Ки, то я попрошу расписку и, прочтя ее, сделаю вид, что удивлен указанной в ней суммой. А если к тому же вы поддержите меня перед судьей, то хитрость должна удаться! Что вы думаете об этом?

Чиновник ответил:

— Ваши слова разумны, и план, который вы предлагаете, пожалуй, осуществим! Выйдет — не выйдет, а попробовать надо. Я уж постараюсь, не беспокойтесь!

Тогда Чхве Кён маленьким ножом соскоблил иероглиф «десять тысяч», а потом снова написал его на том же месте. Получилось, будто иероглиф написан вместо какого-то другого! Чиновник тоже посмотрел и, засмеявшись, воскликнул:

— Если вам всего пятнадцать лет, а вы уже смогли придумать такую хитрость, то какие же великие дела вы совершите, когда будете постарше! Я хотя и не знаю, как завтра обернется дело, однако вы непременно придите в суд и поговорите с судьей!

Они проговорили до поздней ночи, а потом Чхве Кён почтительно попрощался и вернулся домой.

На другой день утром он добровольно явился в суд. Чиновник доложил об этом судье. Судья приказал арестовать его и ввести. Когда Чхве Кёна ввели, судья спросил его:

— Ты Чхве Кён?

— Да, я.

— Твой отец занял у Ким Ки десять тысяч лян. После смерти отца ты сказал Ким Ки, что у тебя осталась только сотня лян, и ты не можешь вернуть ему деньги. Так ли я говорю?

Чхве Кён ответил:

— Что верно, то верно.

Судья добавил:

— Твой отец написал перед смертью расписку на десять тысяч лян и передал ее Ким Ки. Я видел этот документ, нет никаких сомнений, все ясно. Почему же ты не хочешь расплачиваться, ссылаясь на то, что у тебя якобы осталось только сто лян? Разве это не мошенничество?

Чхве Кён ответил:

— Я, ничтожный, еще молод и не мог знать подробностей такого важного дела. К тому же я уезжал из дому учиться, а когда возвратился, мой батюшка обо всем заботился сам. Потерпев неудачу в торговых делах, он не мог вернуть Ким Ки даже ста лян! Не мог он отдать деньги и другим людям, которым должен был несколько тысяч. «Что же делать?» — восклицал он и постоянно тревожился о своих делах. Из-за этого он заболел, а потом и скончался. Я же знал только о том, что отец что-то должен Ким Ки. А Ким Ки, придя к нам в дом с соболезнованием по поводу кончины батюшки, сказал, что отец остался должен ему десять тысяч лян, и потребовал эти деньги. Я ответил, что ничего не знаю о десяти тысячах, что еще не покончил с похоронами и денег у меня нет. Отец говорил с Ким Ки всего лишь о сотне лян, а Ким Ки после кончины отца сказал мне, что имеет расписку на десять тысяч и что, если я их ему не отдам, он подаст жалобу в суд. И хотя Ким Ки ругал меня, разве мог я усомниться в словах своего батюшки и поверить словам постороннего человека? Разве мог я заплатить ему эти деньги, даже если бы они у меня были? А кроме того, Ким Ки совсем не похож на других людей. Уж если он не может забыть даже о каком-нибудь пустяке, то разве молчал бы о десяти тысячах лян целый год? Умоляю вас учесть, что я ношу траур, и как следует разобраться в этом деле!

Судья все это внимательно выслушал, оглядел Чхве Кёна, убедился, что ему не более пятнадцати лет, и подумал, что тот, пожалуй, говорит правду. Он грозно сказал:

— Если ты увидишь эту расписку, то, наверно, узнаешь ее. Прочти-ка ее хорошенько!

Подозвав чиновника, он приказал ему показать Чхве Кёну расписку. Чиновник передал расписку Чхве Кёну и сказал:

— Читай!

Чхве Кён взял расписку, прочел ее, повертел так и этак, почтительно возвратил чиновнику и сказал:

— Я внимательно прочел эту расписку и вижу, что все тут правильно, только вот иероглиф «десять тысяч» написан будто вместо какого-то другого иероглифа! Что же это такое? Разве можно так жестоко обманывать человека и требовать с него деньги, которых он не брал? Вообще-то Ким Ки и раньше отличался дурным поведением. Он ссужал деньги под большие проценты и если не мог получить их сам, то вытягивал при помощи взяток. Такая недобрая слава идет о нем повсюду. И если бы в суде внимательно расследовали это дело, то Ким Ки был бы сразу разоблачен. Я умоляю вас хорошенько все проверить!

Заинтересовавшись, судья тщательно рассмотрел расписку. И в самом деле, все иероглифы были написаны четко и не вызывали никакого сомнения, а вот иероглиф «десять тысяч» выглядел так, будто его написали вместо какого-то стертого иероглифа! Судья подозвал чиновника, и приказал ему тщательно рассмотреть расписку. А тот, играя свою роль, сделал вид, что внимательно разглядывает расписку, и потом доложил судье:

— В самом деле, совершенно очевидно, что иероглиф «десять тысяч» написан вместо какого-то другого, стертого иероглифа! Но мне ясно и не только это. Я знаю, что Ким Ки и раньше был известен в народе как ловкий вымогатель, а сейчас, прочтя расписку Чхве Мо, можно убедиться в справедливости этого. Он совершил такой бесчестный поступок, он дурно обошелся с этим юношей, а, кроме того, ложно обвинив его, старался ввести суд в заблуждение и обманным путем лишить человека имущества. То, что говорит этот юноша, пожалуй, действительно похоже на правду. Видимо, в расписке был написан иероглиф «сто», то есть речь шла об одной сотне лян, а потом иероглиф «сто» был заменен иероглифом «десять тысяч» и получилось совсем другое! Я со своей стороны также прошу вас учесть все это!

Расписка и слова Чхве Кёна насторожили судью, да и чиновник сказал о дурной славе Ким Ки. Пожалуй, и в самом деле Чхве Кён говорит правду. Разгневанный судья приказал чиновнику:

— Мошенника Ким Ки немедленно арестовать и доставить в суд!

Чиновник кликнул нескольких судейских служителей попроворнее и приказал им немедленно схватить и привести Ким Ки. Служители тут же отправились к дому Ким Ки. А сам Ким Ки в это время, узнав о том, что Чхве Кён арестован и находится в суде, очень обрадовался и подумал: «Эти мошенники, отец и сын, не хотели вернуть мои денежки! А если продать их дом, все вещи и землю, то можно сполна вернуть все, что мне причитается! Пусть теперь этот щенок на коленях умоляет меня