– А что вы предлагаете? – нахмурился я.

– Надо как-то помягче.

– О гибели дочери мягко сказать невозможно. Это все равно, что мягко порезать человеку сердце.

– Ну пишите, как знаете! – начал нервничать Браз. – Пишите: "Выезжайте в Судак в связи со смертью Инги"… – Он поморщился и покачал головой: – Я постою на улице, мне, кажется, становится дурно.

Я сочинял скорбный текст, и еще не верил до конца, что пишу правду. Всего несколько часов назад, минувшей ночью, мы с Ингой сидели в ресторане, упивались шампанским, она была весела и беззаботна, строила планы на будущее, мечтала о новых ролях и вскользь упоминала о кинофестивале в Канне. Сейчас она лежала на прозекторском столе в морге, изуродованная до такой степени, что от ее былой красоты не осталось ничего, холодная, безразличная ко всему, навеки похоронившая в себе свои пороки, надежды и не сбывшиеся мечты.

Из путанного рассказа Браза мне стало известно, что Инга погибла сегодня утром, отказавшись от услуг каскадера. Трюк, который она выполняла, был относительно несложным. Дельтаплан с мотором завис над движущимся катером, Инга схватила фал с карабином, пристегнулась к страховочной обвязке, и дельтаплан поднял ее в воздух. Вот, собственно, и все, что должно было попасть в кадр. Затем Инга должна была отстегнуть карабин и с высоты десяти метров упасть в море.

Браз утверждал, что карабин был исправен и раскрывался очень легко. Как бы то ни было, но в воздухе с Ингой что-то случилось. Или ее охватила паника, или, что было более вероятным, она потеряла сознание.

Пилот заметил слишком поздно, что актриса продолжает висеть на фале. Чтобы не врезаться в скалы, он сделал глубокий вираж. Фал пошел по большой траектории и со страшной силой швырнул Ингу на камни. Уже изувеченная, мертвая, она продолжала висеть до тех пор, пока пилот не обрезал фал. Труп упал в море. Операторская группа, которая находилась на катере, с большим трудом смогла вытащить останки из-под воды.

Самое интересное заключалось в том, что Браз, как и я, ни на йоту не верил собственному объяснению случившегося.

Поговорить с Марковым по телефону было невозможно. Полчаса у него было занято, а когда, наконец, сигнал пробился, следователь, не дав мне рта раскрыть, сказал свои хриплым голосом:

– Ты знаешь, старина, эти киношники за неделю мне столько работы навалили, сколько я за весь год не видел! Извини, ничем не могу тебе помочь.

С оператором, который снимал последние мгновения жизни Инги, я тоже не смог поговорить. Его надолго заняла следственная бригада, приехавшая из Симферополя.

Находиться рядом с плачущим Бразом, помогая ему решать все оргвопросы, связанные с вызовом родственников и оформлением страховки, было невыносимо, и я незаметно смылся с его мокрых глаз.

Я наудачу заехал на стадион. Как и предполагал, все полеты на дельтапланах были отменены, кассовое окошко в вагончике закрыто куском фанеры, а техники убивали время за игрой в карты и разделкой сушеной рыбы.

Как только я заглянул в пропахший пивом и керосином вагончик, один из техников меня узнал.

– Опять за машиной проследить надо? – спросил он и подмигнул. – Нет, браток, сегодня полетов не будет. У нас ЧП… Присаживайся, пивка попей.

– Мне нужен Ник, – сказал я.

Воцарилось молчание. Техник с сухим треском оторвал от рыбины плавник и попробовал его на зуб.

– А ты не в курсе, что случилось? – спросил кто-то из темного угла.

– В курсе, – ответил я.

– Ника все утро в ментовке мурыжили. Вляпался он с этим кином, – пояснил техник.

– А сейчас где он?

– Где он? – продублировал вопрос техник, повернув голову в сторону темного угла.

– Где, где! В "Якоре" водку жрет… – ответили из темноты. – Ты вот что, парень! Ты сегодня не донимай его полетами, хорошо? Ему не до полетов. Сам понимаешь – на его аппарате, считай, баба разбилась.

Я молча кивнул и вернулся к машине.

«Якорь» – бар без окон, неимоверно прокуренный и одинаково темный в любое время суток. Когда я спустился в него, пройдя через шторку из бамбуковых палочек, то минуту или две не видел ничего, кроме стойки и разнопородных бутылок на освещенных крашенными лампочками полках.

Ник уже спал, уронив голову на стол, заставленный пустыми стаканами. Я подумал, что опоздал как минимум на два часа, и теперь мне вряд ли удастся поговорить с пилотом. Но едва я сел рядом с ним, как Ник поднял голову, посмотрел на меня разбросанным во все стороны взглядом, выдернул из-под стола руку и протяну ее мне.

– Здоров! – сказал он, посмотрел на стол и вполне отчетливо оформил просьбу: – Будь другом, закажи чего-нибудь.

Я подозвал бармена, попросил две порции джин-тоника и очень крепкого кофе.

– Я тебя узнал, – сказал Ник, сделав глоток. – Ты пришел свести со мной счеты?.. Так давай, не тяни! Бей!

Он склонился над столом, подставляя мне скулу. Несколько пустых стаканов упали на пол.

– Перестань, Ник, – ответил я. – Какие счеты? При чем здесь ты? Я не за этим пришел.

– Это была твоя девушка, – тихо произнес Ник, глядя в стакан. – Я тебя понимаю. Но, поверь, я ни в чем не виноват. Это просто несчастный случай. Она оказалась не готова…

Он замолчал, стиснул зубы. Светлая челка упала ему на лоб. Пилот беззвучно качал головой. Я опустил руку ему на плечо.

– Ник, – произнес я. – Как все было?

Пилот снова отпил. Я видел, что джин-тоник уже не лезет ему в горло, но Ник продолжал пить через силу.

– Она, наверное, потеряла сознание… – произнес он. – Ощущение падения, большая скорость, шок. Я начал разворот, но груз на фале действовал как якорь. Аппарат несло на скалы. Меня так занесло, что я двигался почти боком… Потом ее ударило два раза…

Ник снова взялся за стакан. Казалось, что без него он задохнется.

– Нет, Ник, нет! – сказал я и придавил своей ладонью его руку. – Это ты рассказывал следователю. А я хочу знать правду!

– Отстань! – обозлено выкрикнул Ник, выдергивая руку. – Я сказал