Наугад открыв какую-то дверь, он оказался в длинной анфиладе комнат. Пройдя две или три из них, он услышал странные звуки, доносившиеся из-за широкой портьеры. Сэр Джон остановился и навострил уши: сомневаться не приходилось – там занимались любовью, мужские вздохи перемежевались с женскими стонами и короткими страстными восклицаниями. Стараясь ступать бесшумно, он вернулся назад и продолжил поиски покоев принцессы.

В конце концов, он перехватил какого-то лакея, который отвел его к Елизавете; сэр Джон пришел вовремя – она собиралась выйти в сад, ее сопровождала группа молодых дам и кавалеров.

Когда сэр Джон видел Елизавету в последний раз, она была подростком; теперь ее формы несколько округлились, но она была по-прежнему угловата. Лицо Елизаветы покрывал толстый слой пудры и румян (чтобы скрыть бледность, которая, видимо, с годами не уменьшилась, – решил сэр Джон). Ранее густые волосы поредели (еще два-три года, и ей придется носить парик, – с сожалением подумал он).

С некоторым удивлением сэр Джон посмотрел на аляповатый наряд принцессы: очень широкая, по нынешней моде, юбка ярко-кровавого цвета плохо сочеталась с красно-коричневым корсетом и темно-вишневым плащом с большим меховым капюшоном – и уж совсем не к месту была розовая нижняя рубашка, выглядывающая из-под корсета. Тупоносые туфли на высоком каблуке были тоже розовыми с какими-то странными помпонами спереди. От головы до ног Елизавета была увешена драгоценностям: они были закреплены в ее волосах, на корсете, юбке и даже на туфлях. На шее принцессы было тяжелое ожерелье, на пальцах – огромные перстни.

– Ваше высочество, – склонился перед ней сэр Джон, – я прибыл, чтобы засвидетельствовать вам мое почтение и возобновить, если вы того пожелаете, наше знакомство. Когда-то я имел честь быть представленным вам, меня зовут…

– Сэр Джон, – тут же вспомнила его Елизавета. – Как же, мы с вами провели немало веселых часов! Вы все еще играете в мяч? – спросила принцесса.

– Куда мне, ваше высочество, я ведь почти старик, – ответил со вздохом сэр Джон. – Время течет, и его нельзя остановить. Зато вам его течение на пользу: вы так похорошели за эти годы. Я думаю, лучшие женихи из королевских домов Европы мечтают о том, чтобы пойти с вами под венец.

– Я не собираюсь замуж, милорд, – засмеялась Елизавета. – Пример моей матери не внушает оптимизма насчет брачных отношений. И не надо мне льстить: как мне помнится, вы всегда отличались тем, что говорили правду, даже если она звучала цинично. Оставайтесь верны себе, сэр Джон, в этом ваше преимущество.

– Как прикажете, миледи. Приятно видеть, что и ваш характер не изменился, – он почтительно поцеловал ей руку.

– Я рада, что вы опять при моем дворе, – сказала Елизавета. – Надеюсь, ваши неприятности закончились?

– Неприятности? Пожалуй, их не было, миледи, – возразил сэр Джон. – Разве можно назвать неприятностью безбедное житье на лоне природы? Я был всеми забыт, а значит, меня никто не тревожил. Философы посчитали бы это счастьем.

– Зачем же, в таком случае, вы возвратились в шумную и беспокойную столицу? Неужели суета Лондона привлекает вас? – спросила Елизавета, поддерживая шуточный тон беседы, но ее глаза на мгновение остро впились в сэра Джона.

– Право, не знаю, – пожал он плечами. – Наверное, человек такое существо, которое не может жить в покое. Зачем он оставляет тихий берег и устремляется в бурное море? Ладно, если его манит прибыль, но когда ее нет? Почему нас привлекают опасные путешествия и сладостно волнует смертельный риск? Я не знаю… Такими нас, видно, создал Бог.

– Опасные приключения? При моем дворе? Вы снова мне льстите, милорд, – улыбнулась Елизавета. – Это самое спокойное место во всей Англии, тихий берег, как вы говорите. Если вы ищите приключений, вы ошиблись адресом.

– Я выражаюсь фигурально, миледи. Впрочем, мы говорили о шумной и непредсказуемой лондонской жизни. Я вернулся в Лондон, однако знакомых у меня в столице осталось мало, а при дворе ее величества королевы Марии их вовсе нет. Куда же мне было податься, как не к вам? Примите старика по нашему давнему знакомству и по своей безмерной доброте, ваше высочество, – склонился сэр Джон пред Елизаветой. – Ее величество королева Мария уже пожалела меня и не возражает против этого, – прибавил он, распрямившись.

– Вы видели королеву? – Елизавета бросила на него все тот же острый взгляд.

– Нет, миледи. Кто я, чтобы удостоится аудиенции ее величества? За меня попросили мои приятели, которых мне удалось разыскать и которые очень уважают вас, – сэр Джон с расстановкой проговорил последнюю фразу.

Елизавета искоса глянула на свою свиту.

– Конечно, я приму вас, милорд. Воля королевы – закон для всех ее подданных. К тому же, мне самой приятно видеть вас. Можете бывать у меня запросто, на правах старого друга, – сказала Елизавета. – Но пусть вас не обманывают его седины, – обратилась она к своим фрейлинам. – Сэр Джон – известный обольститель. Бойтесь его, дамы… Надеюсь, вы не будете злоупотреблять моим доверием, – повернулась она к сэру Джону. – Я стараюсь поддерживать при своем дворе высокую нравственность.

– Я это заметил, ваше высочество, – с полной серьезностью произнес сэр Джон.

Елизавета усмехнулась.

– Я рада, что вы не изменились, – повторила она. – Пойдемте с нами в сад. Заезжие лицедеи обещают показать нам пантомиму. Посмотрим вместе.

Принцесса Елизавета любила театральные представления, поэтому в ее саду была оборудована постоянная площадка для них. Деревянные, крашенные под мрамор колонны стояли полукругом на широкой лужайке; перед ними был сооружен дощатый настил для сцены и насыпаны три земляных вала, один над другим, наподобие амфитеатра. Во время представлений около колонн устанавливали декорации, за которыми актеры переодевались и ждали своего выхода; придворные усаживались на устланные коврами земляные скамьи, для принцессы ставили кресло. Со всех сторон площадку окружали высокие заросли можжевельника, создавая плотную зеленую стену; вечером зажигали факелы, и в их мерцающем свете игра актеров делалась особенно выразительной.

В дождливую и холодную погоду представления не устраивались. Сейчас как раз собирался