Шрифт:
Закладка:
— Есть такое слово — инерция, — сказал я. — Чем больше масса, тем труднее разогнаться.
— И затормозить, — засмеялся Брежнев, и я в очередной раз с удовлетворением заметил, что наши сеансы принесли Генеральному секретарю пользу большую, — Леонид Ильич даже внешне помолодел, у него изменился голос и походка. Более того, он даже похудел на шесть с половиной килограмм.
— Если бы не видел своими глазами, не поверил бы, — сказал по этому поводу Евгений Иванович Чазов — личный врач Леонида Ильича, известный кардиолог и большой медицинский начальник, без участия которого, разумеется, подобные «ненаучные» эксперименты со здоровьем первого лица государства обойтись не могли. Более того, Чазов буквально поднялся на дыбы, когда услышал, что какой-то безвестный мальчишка собирается шаманить (чуть ли ни в прямом смысле этого слова) над «нашим дорогим» Леонидом Ильичом. Только очередная наглядная демонстрация моих возможностей (зарастил перелом шейки бедра одному престарелому заслуженному товарищу в «Кремлёвке» — Центральной клинической больнице) заставила его осадить назад и дать своё осторожное согласие.
— Давление, анализы… — продолжал он. — Десять лет, я так скажу. Такое впечатление, Леонид Ильич, что вы сбросили десять лет.
— Я и чувствую себя лет на десять моложе, — довольно усмехнулся Брежнев.
— Отдайте его мне, Леонид Ильич! — воскликнул Чазов. — Это же не мальчик, а гений-чудотворец какой-то… Хотя нет, не отдавайте. Наши эскулапы-консерваторы его вмиг сожрут и косточек не оставят.
— Не сожрут, — сказал Брежнев. — Не дадим. Но ты прав, он мне для других дел нужен в первую очередь.
— Здоровье человека, Евгений Иванович, — сказал я, — на девяносто процентов зависит от него самого, и только на десять от уровня медицины и таланта врача. Вы и сами это прекрасно знаете. Поменьше водки и сигарет, побольше спорта и нормального питания, и вы не узнаете людей.
— Легко сказать, — вздохнул Чазов. — Но ты прав, конечно. Что не отменяет, надеюсь, нашего будущего сотрудничества.
— А как же злые эскулапы-консерваторы? — усмехнулся я.
— Как всегда, — сказал Чазов. — Будем убеждать и бороться.
— Только под вашим руководством, Евгений Иванович, — польстил я. — Иначе я даже соваться не буду.
— Конечно, — довольно улыбнулся Чазов.
— Молодец, — хлопнул меня по плечу Брежнев. — Учишься на ходу!
Вот так и получилось, что в начале июля я фактически оказался предоставлен сам себе и мог делать, что хотел. Как раз к этому времени поспели и «корочки» от ЦК, Верховного Совета и КГБ. Новенькие, обтянутые алой кожей и золотым тиснением. Даже я впечатлился. Внутри — моя фотография, печати, подписи. Срок действия — до 1 января 1973 года, с возможностью продления. В первых двух значилось, что я консультант (просто консультант, без уточнения), в последней — внештатный сотрудник.
Лето и свобода!
Восхитительное чувство. У Рэя Бредбери, в книге «Вино из одуванчиков» хорошо описано. Вслед за воспоминанием о Брэдбери пришло воспоминание о Сэмюеле Кушнире, рыжеволосом дальнобое Сэме на жёлтом Mack B75 шестьдесят четвёртого года. Он ведь в Уокигане живёт, на родине Бредбери. Надо будет написать ему, поблагодарить за помощь, сказать, что у меня всё хорошо и когда-нибудь мы обязательно увидимся. Адрес я помню. В Circus Smirkus тоже хорошо бы написать. Мэт Раймонд как-то говорил, что в крупных городах на главпочтамтах у него имеются абонентские ящики. Можно написать до востребования, получит. Нельзя связь в Америкой терять. Во-первых, чисто по-человечески нельзя. А во-вторых, нельзя допустить, чтобы наши страны превратились в непримиримых врагов. Я слишком хорошо знаю, чем закончилась такая вражда на Гараде — едва планету не угробили. А что способствует предотвращению вражды? Связи. В том числе и дружеские. Вот и будем налаживать. Под руководством старших товарищей, разумеется. Но и моё слово должно что-то значить. Что в «корочках» написано? Консультант. Значит будем консультировать. Помнится, в ЦРУ моим условием сотрудничества было три завода. Три завода с нуля. Станкостроительный, радиоэлектроники и машиностроительный. По-моему, нормальная цена. Детали, как и было сказано, уточним позже. Обязательно намекну советскому руководству об этих заводах, если сами не догадаются. И не только о заводах. Всё равно такого «шила» как антиграв в «мешке» отдельной страны, пусть и великой, пусть и за «железным занавесом», не утаишь.
Вариантов, как использовать это время было множество, но больше всего мне хотелось вернуться в Кушку — попрощаться с городом и друзьями и помочь маме с переездом. А потом съездить повидать Наташу. Соскучился.
Вечером, после последнего сеанса с Брежневым, сообщил о своих планах папе.
— Что ж, — сказал отец. — Как ты говоришь, не вижу препятствий? Вот и я не вижу. Хотя, конечно, уж больно стремительно всё происходит.
— Что именно, пап?
— Да всё. После того случая с тобой в Кушке, всё понеслось вскачь. Самое главное — ты изменился и повзрослел так, что иногда я не узнаю собственного сына.
Я подошёл обнял его.
— Это я, пап, — сказал. — Можешь даже не сомневаться. А то, что изменился и повзрослел…Ну что поделать. Дети растут и меняются — это закон.
— Но не с такой же скоростью, — вздохнул отец. — Ладно. Завтра с утра поедем, возьмём тебе билеты на самолёт.
— Я сам возьму, пап. Отправляйся на службу спокойно. У меня теперь вон чего есть, — я продемонстрировал «корочки».
— Ух ты, — оценил папа, повертев удостоверения в руках и тщательно их изучив. — Поздравляю, сынок, это очень серьёзно!
— Ещё служебная машина с шофёром имеется, — гордо напомнил я. — Позвоню — завтра утром будет ждать у подъезда.
— С ума сойти, — покачал головой папа. — Эдак, не успею оглянуться, ты и меня по карьерной лестнице обгонишь.
— Это вряд ли, — сказал я, смеясь. — Ты у нас, можно сказать, без пяти минут генерал, а я даже не рядовой.
В том, что удостоверения обладают практически волшебной силой я убедился на следующий же день.
Машину действительно вызвал, это было быстрее, чем на метро. Опять же, надо привыкать пользоваться данными тебе льготами и преимуществами. А иначе, зачем они нужны?
Новенькая чёрная