И правда, что-то изменилось во мне с тех пор, как пообщалась я с жезлом, не зря Роза Витальевна допытывается насчет новой косметики. Какая там косметика, глаза блестят просто так, волосы вьются сами по себе, движения то быстрые, то плавные, улыбка открытая.

– Это потому что я вас увидела, – я снова улыбнулась и поймала взгляд Игоря. Раньше он так на меня не смотрел. Что ж, это приятно.

– А что с ногой? – спохватилась я.

Оказалось, была операция, но прошло все успешно, и теперь главное – усидеть дома в покое.

– А она все пытается бегать и прыгать! – пожаловался Игорь.

Мать отмахнулась от него со смехом и отправила на кухню заваривать чай. А мы сели на диван и поглядели друг на друга серьезно.

– Жалко как Михаила, надо же, такая внезапная смерть… – сказала Нина Ивановна.

А я подумала, что смогу потом ей все рассказать. Не выбирая слов – просто рассказать все, как близкому человеку. И она поймет.

– Мы с ним сто лет знакомы были, – продолжала Нина Ивановна, – хотела я на похороны идти, да куда уж с костылем-то…

Я сказала, что была у адвоката насчет завещания.

– Вон оно что… – Она нисколько не удивилась.

– Ничего не понимаю!

– Да что тут понимать-то? – вздохнула Сорока. – Он тебя любил! Вот прикипел душой к ребенку несчастному, судьбой обделенному, а что делать было? На меня там, в пансионате, эти творческие личности особо внимания не обращали, не стеснялись в разговорах, так я все сплетни знала. И не захочешь – так услышишь. Эти артистки немолодые такие сплетницы – хуже, чем бабки деревенские!

Был у нас как-то разговор с Михаилом, он сам завел, знал, что я болтать не стану. Да я и сама заметила, как он иногда на тебя смотрит. И вот что делать? Даже если бы ты сиротой круглой была – и то не отдали бы мужчине одинокому. Он один был как перст, жена умерла много лет назад, ни сестер, ни братьев, ни племянников. Даже если бы и отдали тебя ему – так замучили бы проверяющие. Да и по закону не положено. А тут вообще мать родная жива. И отец где-то есть, хоть и незаконный. И бабушка.

«Есть-то они есть, – тут же подумала я, – да только толку мне от них было…»

– В общем, ничего не сделать было. Так я Михаилу и сказала. Возьми, говорю, себя в руки, чтобы сплетни не пошли. Сам знаешь, как это бывает. Одна сказала, другая повторила – и вот уже не только пансионат, а весь город гудит. А ты – человек известный, с репутацией. Он согласился, но старался из виду тебя не упускать. Чтобы выросла, образование получила… потом работать к себе взял, чтобы с тобой почаще встречаться.

– Насчет того фонда благотворительного… это он?

– Да, конечно, он! Поговорил с завучем, приличная женщина оказалась, тебе сочувствовала очень, она все и организовала, он только деньги переводил.

«Надо же, он ничего не сказал мне даже потом, когда я уже была взрослая, не хотел благодарности… Жалко как его…»

Я осознала себя заливающейся слезами в объятиях Сороки, и невесть как просочившийся в комнату Рей положил морду мне на колени и подвывал в тон.

Тут на пороге возник очень недовольный Игорь со словами:

– Слушайте, вы чай-то будете пить? Уже второй раз чайник кипячу!

И я подумала, что в жизни не получила ничего от тех, кто был мне родня по крови. Но зато сколько попалось мне просто хороших людей! И Михаил Филаретович, и Сорока, и та завуч, и даже баба Настя (несмотря на ее ужасный характер).

И что тот жрец, наверно, был прав, когда говорил, что жезл Эхнатона потихоньку, но все же делает наш мир лучше. И со временем так и будет.