– Потом они начали приторговывать амфетамином. И продолжали бомбить машины. Сделали себе мастерскую возле Колонии. Пытались договариваться – то с цыганами, то с русскими. Но дел с ними никто вести не хотел, потому что они были совсем без башни. Когда входили в бордель, то и обои срывали. Разгонялись на машинах, топили их в речке. Когда обносили магазины, то делали фотосессию на прилавках, – сказал Гжесь.

– В Зыборке не было парня между восемнадцатью и двадцатью четырьмя, который бы с ними не бегал. Может, кроме твоего брата, – добавил отец.

– Знаешь, тут всегда так было, – продолжил Гжесь. – В каком-то смысле. Зыборк перед войной был пограничным городом. Члежиче, в пяти километрах отсюда, была уже Польша курпсов [56]. Ну и тут всегда был цирк. Контрабандисты, бордели… Но то, что происходило недавно, – превосходило человеческие понятия.

Теперь отец поднял голову, перегнулся через стол, оперся локтями и начал говорить. Словно они запланировали все это в двуголосицу.

– Так обнаглели, что воровали среди белого дня. Начинали в несколько голов, а через два месяца – было их пятьдесят. Фамилии могу тебе и час говорить. Каждого знаю. Знаю, где каждый из них сейчас. Входили в магазины и брали, что хотели. Когда напивались – били стекла, людей избивали на улицах, и ничего. Как на дискотеку приходили – столы летали. Или закрывали дверь изнутри, брали девиц и трахали их по очереди на столах, а то и несколько сразу, а если девица была с парнем, то парню приставляли пистолет к голове. Полиция, как их видела, переходила на другую сторону улицы. Смеялись надо всеми. В лицо. Предыдущий бургомистр, Кудневский, пытался с ними бороться, организовывал расследования, так ему подожгли машину, выбили стекла, а дочку ждали под школой.

– А новая с ними не боролась, – закончил я за него, желая, чтобы они побыстрее добрались до сути.

– Погоди. Не торопись. Не о том речь, что не боролась. Сперва к ним пришел Кальт.

– Да кто это? Он из Зыборка? Это поляк? Немец? – спросил я.

– Это Сментек [57]. Кальт – это Сментек. Дьявол, – сказал отец и сплюнул.

– Не понимаю, – признался я.

– Кальт мог бы встать тут, на парковке перед комиссариатом, и задушить маленького ребенка, и никто ничего бы ему не сделал, – сказал отец.

– Потому что все его боятся? – спросил я.

– Потому что он исчезает, когда хочет. Потому что когда хочет – его нет, – ответил он.

Уже когда я был маленьким, родители говорили о каком-то Кальте. Я помню эту фамилию, которая порой носилась в воздухе, звучала в разговорах, которые я никогда не дослушивал до конца, потому что меня тогда выставляли из комнаты.

– Кальт всегда тут был. Не знаю, откуда он взялся. Никто не знает, у каждого свои идеи насчет этого, но не знает никто. Известно только, что появился он в восемьдесят девятом, а потом – кружил. Ольштын. Добремясто. Лидзбарк. Барчево. Щитно. Даже Калининград. Везде есть что-то, что принадлежит ему. Везде есть его деньги. Он их делал, потому что получал бизнес, скупал долги. Подчинял себе бандитов. Гипнотизировал их. Заставлял себя любить, становился им как отец. Появлялся, потом исчезал, но был всегда. Когда был – управлял. Когда было нужно – похищал и убивал. Раз похитил сына мужика, у которого в Ольштыне был ресторан над озером и грибная плантация около Грыдута. Мужик не заплатил сто тысяч долларов, так курьер привез ему руку сына. Всегда, когда в воеводстве кто-то начинал выделываться, Кальт вмешивался. И тогда тоже вмешался. Созвал наших парней и сказал, что все классно, но если и дальше будут так поступать, то через полгода, через год сядут в тюрьму, сдав друг дружку, цыгане перехватят бизнес, а деньги пойдут по пизде. Что нужно думать, а не выделываться. Приблизил их, особенно Мацюся. Говорил о нем: «Мой парень». Обещал, что тот станет миллионером. Научил их, что деньги нужно инвестировать. Отмывал им деньги. Это через Кальта Мацюсь продал мелкие фирмочки, бильярд, видеопрокат и открыл крупные: отель, свадебный дом, атлетический клуб. Сказал: чтобы управлять по-настоящему, нужно управлять легально. Чтобы власть была на твоей стороне. Бургомистры, радные, меры городов.

– Но потом случилась облава и всех закрыли, – сказал я и смутно вспомнил тот момент, когда, лежа в Мордоре и смотря телевизор, я переключил на новости и увидел очередной репортаж из Зыборка: антитеррористов с оружием, засевших на крышах, полицейскую блокаду дорог, бегающих по рынку чуваков в камуфляже и эмоционального репортера, который утверждал, что в Зыборке как раз случилось задержание «очень опасной, организованной преступной группировки». Помню, что я смотрел на это с большой радостью, и что в этом репортаже что-то вспоминали о книжке. «Очередная чума, которая пала на этот маленький симпатичный мазурский город», – сказал репортер.

– Да, так случилось, потому что они его не послушали. Сперва погиб журналист из «Газеты Ольштынской». Мужик приехал в Зыборк сделать материал, потому что уже по всему воеводству говорили: здесь, мол, бандитский город. Ты тогда уже был в Варшаве. Он пошел на дискотеку, в «Бронкс», а уже оттуда его вынесли в черном мешке. Я видел на камере, мне из «Бронкса» показывали, как один из них, кажется, Шишак, в туалете берет парня за голову и лупит о стену. Сильно, моментальная смерть. Только вот запись потом исчезла. А потом – Кальт им говорил, мол, осторожней, деньги у вас уже есть, не дурейте, – они напали на «Макдональд» на семерке. Порчик придумал. Не пойми зачем, наверное, им стало скучно. Вошли сквозь крышу, взяли полмиллиона. Порчик на них устроил сестре свадьбу, тут, в Райборове, каждый к загсу на своем лимузине приезжал. А на свадьбе случился какой-то скандал из-за этих денег, и Шишак, идиот, психопат, рассердился, поехал домой за пушкой, за «тетехой», а у его сестры как раз какие-то парни были. А он пьяным был, да под амфетамином, взял «тетеху» и выпустил обойму по тем парням, так как вбил себе в голову, что они пришли вдвоем его сестру трахать. Один погиб на месте, второй выскочил в окно, ногу сломал, но выжил. Шишак пошел на срок, на него повесили и того журналиста. Ну он и сдал всех. Сказал, где в лесу машины. Где точка, где делали амфи, – барак стоял в лесу, за Картонажем. И тогда устроили облаву. Всех замели, вместе с Мацюсем. Кальт исчез, выехал куда-то, говорили, что в Африку, в Египет, ЮАР. А через месяц Булинская выиграла выборы. Сказала, что уже не будет никаких облав, не будет травли Зыборка, не будет больше о нем книжек, в которых пишут неправду.

– Погоди. Выиграла – и что дальше? – я оглянулся, чтобы глянуть на немцев-пенсионеров, но те давно исчезли. Мы сидели на площадке совершенно одни. Отец снова начал говорить. Каждый раз говорил все тише, а теперь – так, что мне почти приходилось приставлять ухо к его губам.